об этом вести не принято. О провинностях и преступлениях, за которые солдат загремел в штрафную, как правило, знали командир роты и офицер-делопроизводитель. Конечно, уголовники на общем армейском фоне выделялись, но сейчас, второпях, разобраться, где бывший зэк, а где армейский, было трудно. Вот Андрей и пошел на хитрость, придумав вопрос с пехотой. Уж наверняка из четырнадцати кто-то да окажется из бывших пехотинцев. Расчет Аникина оправдался, да еще с лихвой.
— Богдан Николаич, — окликнул старшину Аникин.
— Я, товарищ командир!
— Принимай команду. Подымитесь в село, к деду Гаврилу. Помнишь, Богдан Николаич, где старик обитает.
— А як же шь. Хибо его подвал можно забуть.
Услышав про подвал, Трошка тут же взвился на месте:
— Товарищ старшина! А как же мы? Я ж доброволец в команду…
— Отставить истерику, сержант. Остальные приступят к водным процедурам и будут готовиться к ночлегу. Кто жаловался, что хлопцы намаялись?
Известие о помывке оживило штрафников. Сразу пошли разговоры о недельной грязи и вшах и о том что хорошо бы постираться. Уже и Трошка не особо рвался в группу заготовителей.
Помывочную разработал старший сержант Бондарь, он же ее и сколотил во дворе хаты, где разместилось ротное начальство. Собственно, это была дощатая кабинка на манер тех сооружений, куда обычно на селе ходят «до ветру». Тут же, в огромном чугунном котле, на костре грели воду, набранную из колодцев, разводили ее в дубовой бочке из-под вина ведер на пятьдесят. Установленная, как памятник чистоте, на уровне потолка кабинки, после нехитрой манипуляции с вытаскиванием деревянной втулки она давала внутрь струю чистой горячей воды. Вскоре другие роты и даже отдельные взводы соорудили у себя бочковые душевые по такому же принципу.
В первой роте, не сообразив, что к чему, затеяли банный день среди бела дня. Дым от костра привлек внимание фашистского гаубичного расчета. Ветра не было, и ровный столб дыма, вертикально поднявшийся на северной окраине села, стал идеальным ориентиром для немецких корректировщиков огня.
Выстрелы, пущенные один за другим, накрыли мывшихся, оставив от целого отделения мокрое место. После этого комбат настрого приказал баню устраивать только по ночи, а котел для нагрева воды прятать за хатой или прочими постройками, чтобы пламя в темноте не было видно с того берега. Все эти меры безопасности Аникин не поленился довести до штрафной группы.
— Что касается воды наносить, дров наколоть и костер раскочегарить, это ваша забота…
— Не извольте беспокоиться, товарищ старшина! — обрадованно отозвался за всех оставшихся Трошка. — Сделаем в лучшем виде. Потому как неделю, не мывшись, бродим. Одичали малость… Уж мы внакладе не останемся. У нас не то что тушенка, еще и бутылок припасено несколько. С французской зажигательной смесью.
— Гляжу, запасливые вы хлопцы, Нелядов, — заметил Аникин.
— Война, она такая, товарищ командир… Коли есть момент, лови его. Пей конину, наворачивай тушенку. А то через момент из тебя тушенку сотворят. И не побрезгуют…
X
Чего это Нелядов про тушенку разговор завел? Будто накаркал, напророчил себе и товарищам своим, во что превратятся они во время переправы. Неужто предчувствовал, что здесь, в днестровских водах, застанет его последняя минута, и будет она жуткой, и ярким, кровавым, бурлящим пятном будет неотступно преследовать Аникина, как только, совершенно бесполезно, попытается он следующей ночью закрыть глаза и забыться. Это кипящее варево красного борща, в которое обратилась гибель Трошки, и Кренделя, и Яшки, и других штрафников, теперь не пускало в кромешную бездну сна, плескалось в мозгу, обжигая сознание. Он был назначен их командиром на время подготовки к форсированию… Андрей пытался что-то предпринять, но приказ комбата был четок и обсуждению не подлежал: реку форсируют штрафные, а батальон прикрывает переправу с берега…
Сразу после бани, устроенной штрафникам, Аникин дал им несколько часов отдыха. Отряд разместили в одной из хат, отведенных третьему взводу. А отделение в это время сколачивало плоты. Блиндаж для аникинских тоже отложили на потом. Сюда пошло все дерево, заготовленное для постройки, а также то, что удалось найти команде Бондаря. Его группа вернулась из села часа через два. Солдатам помогали несколько подростков из местных. Аникин сразу отправил ходивших с Богданом в село штрафников мыться, а добровольцев из числа мирного населения в лице сельской пацанвы снарядил сделать несколько ходок за бревнами и досками, которые бондаревские не смогли унести с первого раза. Это заняло еще часа полтора.
Разместившись в хате, штрафники тут же устроили закусон. Кто-то не дождался ужина и тут же повалился спать, кинув сена прямо на убитый глиняный пол. Аникин, заглянув в хату проверить, как штрафная команда устроилась на ночлег, застал в центре комнаты сидевший под лучиной кружок уминающих тушенку. Вскрывали в два счета трофейные банки трофейными немецкими финками и с лезвия, ловко, кусками отправляли содержимое в рот. Тут же по кругу передавалась фляжка. Благоуханный, спиртово-виноградный запах из фляги распространялся по всему помещению.
— О, командир пожаловал, — бодро, вполголоса, откликнулся Трошка. — Давай, командир, хлебни за нашу Победу…
Аникин поначалу хотел отказаться, но потом молча взял протянутую, погнутую и мятую флягу и сделал порядочный глоток. Словно ароматного огня плеснуло внутрь и растеклось, побежало по всему телу, согревая уютным, солнечным теплом.
— Что, хороша французская огненная водица? На вот, закуси… — Трошка, приняв флягу, протянул взамен очередную вскрытую банку.
— Спасибо, водицу не закусываю, — шепотом, но веско проговорил Андрей, утирая усы рукавом кацавейки. — Вы, это, Нелядов, тут не сильно рассиживайтесь. И говорите тише. Остальные пусть поспят.
Трошка махнул зажатым в руке измазанным свиной тушенкой лезвием финки.
— Да их не добудишься, хоть из пушки стреляй. Намаялись хлопцы. И мы тоже, командир, в скорости отбой сыграем. Нам еще плоты колотить…
— За это не беспокойтесь… — с заминкой произнес Аникин. — Отдыхайте. Мои парни как раз для вас сооружают водные велосипеды. Для увеселительной прогулке по Днестру…
Слова старшины вызвали шелест смешков и улыбок.
— А ты — не промах, командир, — отхлебнув, усмехнулся Трошка. — Свойский мужик. Небось, доводилось и кровью искупать?
— Всякое бывало. На то она и война… — ответил Аникин. — Ладно, бывайте. До подъема. Может, несколько часов у вас получится.
— Спасибо, командир. За баню спасибо. Как будто заново народились… всю усталость как рукой сняло. Вот что значит из дубовой бочки мыться.
— Ты теперь, Трошка, совсем станешь дуб дубом, — заметил Яшка. — На переправе и тонуть не будешь, и пули фашистские от тебя будут отскакивать…
— Ладно тебе, остряк… — вдруг тоскливо выдохнул Трошка. — Завтра оно покажет, что к чему. Эх, давай, командир, еще по глоточку.
— Не, хорош… — коротко отрезал Аникин. — До завтра!
XI
Минометный обстрел начался еще затемно. Предшествовали ему две зеленые ракеты. Они взвились
