больше нравился Георгий Свиридов. При упоминании о нём у Изольды Матвеевны один уголок губ приподымался, а второй, напротив, уходил вниз. «Но это же лубок, Вася, — снисходительно говорила она, — конъюнктура. Ты же умный человек». Вася пожимал плечами. Спорить с учителем всерьез он не решался, да и не хватало ему владения всей этой терминологией, чтобы уверенно и аргументировано отстаивать своё мнение. Ему больше нравилось воспринимать музыку сердцем, а не рассуждать о том, из каких она сплетается форм, стилей и приёмов. Получалось, чем ближе музыка к какофонии, тем она прогрессивнее. И очень удивился Василий Морозов, когда на областном конкурсе услышал от продвинутых студентов музыкального училища, что Моцарт — это попса. Именно из-за его мелодизма и доступности. До сих пор он считал попсой то, что неслось со всех телевизионных каналов, радиостанций и миллионными тиражами наполняло рынки компакт-дисков и кассет. «Ну, тут они откровенно перебарщивают, хотят казаться умными, этакими знатоками-эстетами, — пояснила Изольда Матвеевна озадаченному ученику. — Моцарт — это классика. Возьмем, скажем, математику. Разве можно сейчас её представить без таблицы умножения? Моцарт — это таблица умножения в музыке». «Значит, — ещё больше удивился Василий, — Пушкин — это таблица умножения в поэзии?» — «Ты, как всегда, быстро схватываешь, — вскинулись утолки туб, — но заметь, я не сказала, что это просто, как дважды два, таблица умножения как раз позволяет нам множить, преумножать, понимаешь?..» «Понимаю», — кивнул Василий. Но сравнение всё равно показалось ему обидным. Изольда Матвеевна словно прочитала его мысли: «Ну разве можно недооценивать изобретателя колеса, если теперь все им пользуются?! Но изобретать колесо во второй раз не стоит. Лучше попробовать найти что-нибудь своё...» — «Самолётный двигатель?» — предположил Василий, чем вызвал восторг учительницы, а про себя добавил, что и взлёт и посадка самолёта без колёс не обходятся. «Всякая настоящая поэзия должна быть глуповата», — вспомнил он прочитанное в дневнике композитора Гав- рилина, но приписываемое Пушкину.
Накануне ученик 10 класса средней школы и выпускного класса школы музыкальной Василий Морозов написал странную (наверное, под воздействием Изольды Матвеевны) с темпом prestissimo пьесу «Пурга». Построенная на беглых неправильных, каких-то кривых арпеджио и лихо закрученных на едва заметной мелодической оси секвенциях, с вколоченными в этот водоворот внезапными синкопами, пьеса должна была определенно понравиться учительнице. Но в этот вечер Василий невольно подумал о том, что накликал своей композицией пургу настоящую, именно такую, какую он и представлял себе, нащупывая на клавишах мелодический ход, выстраивая общую картину над нотными листами. Есть такое выражение: озвучить. Озвучить фильм, к примеру. А как быть с обратным — можно ли увидеть, нарисовать звук? Скрябин вслед за Римским-Корсаковым попытался «расцветить» музыку, но, в сущности, синтез искусств так и остался уделом одержимых экспериментаторов. Нет, нельзя при помощи продуктов питания написать натюрморт, а посредством раскрашенных электрических лампочек излить душу. Впрочем, Изольда Матвеевна возразила бы на это развёрнуто и увесисто. А вот «Русский этюд», сочиненный Василием месяц назад, она удостоила только одним словом: «Вторично».
Нет, сегодня Василий шёл на встречу с Изольдой Матвеевной не спорить. На дебаты о вкусах не оставалось времени. Чуть больше месяца до конкурса. Однако продирался он сквозь январскую пургу не только ради занятий, не только ради встречи со старым роялем «Petrof», белые клавиши которого пожелтели, как зубы пожилого человека или курильщика (хотя «голос» оставался как у новорожденного). Василий надеялся застать в школе Аню. Несмотря на такой мороз.
Одноклассница Аня в достижении своих целей была столь же упряма и целеустремленна, как Изольда Матвеевна. Мечтала поступить в консерваторию и потому уговорила родителей оплачивать дополнительные занятия — ковыряла часами сложнейшие фуги, чтобы развить технику. Изольда Матвеевна разумно совмещала приработок с подготовкой Василия к конкурсу. Тем более что директор позволил ему заниматься в актовом зале, Аня же сидела в отдельном кабинете. Но после они обычно вместе возвращались домой. Иногда Аня заходила в зал, чтобы послушать игру одноклассника, и тогда сердце Василия тревожно саднило, выталкивало из себя душу прямо ему в руки, а пальцы, в свою очередь, наколдовывали звук... Изольда Матвеевна начинала крутить каштановый локон.
Ещё год назад Василий не замечал тихую Аню Гордееву. Нет, не то слово. Замечал, конечно, но увидел её по настоящему только 1 сентября этого года, когда она опоздала на линейку. Десятиклассники «пристреливались» друг к другу после лета, иронически поглядывали на суетящихся учителей, деловито крутили в руках мобильные телефоны и делились последними новостями. И вот, когда физруки и преподаватель ОБЖ с трудом построили всех и уже должен был появиться директор, из-за угла выбежала Аня. Увидев строй, она резко остановилась, выискивая глазами своих. И Морозов опять не обратил бы на нее внимания, если б не присвистнул стоявший неподалёку Брагин из 11-го «Б». Василий проследил взгляд Брагина, который восторженно и липко скользил по Аниной фигуре.
Порыв ветра поднял за её спиной русую волну длинных волос. Казалось, ветер подхватил их и замер в своём движении, чтобы ощутить эту чудесную шелковистость и слиться с ней по всей длине волос. Такие волосы у нынешних девушек даже в глубинке были редкостью. А ещё ветер так облепил фигуру Ани лёгким платьем, что Василий поймал себя на мысли: ему тоже хочется присвистнуть вслед за Брагиным. Устыдившись этого, он опустил глаза, но буквально через миг уже приветливо махал Ане рукой: мы здесь! И вот она рядом, благодарно коснулась его плеча: мол, спасибо, помог найти своих. А ученик десятого класса Василий Морозов вдруг перестал слышать многократно усиленный динамиками голос директора, да и всех вокруг, пытаясь определить, объяснить себе совершенно новое чувство, возникшее в присутствии рядом Ани Гордеевой. Чувство было похоже на мимолётную вспышку, из тех, что ярко высвечивают душу, и не находится тогда разумного толкования этой запредельной, мистической эйфории переживаемого человеком момента. Миллион пронёсшихся в голове недосказанных мыслей закончился неожиданным восклицательным знаком: Василий понял, что с этого момента Аня для него значит много больше, чем все окружающие.
Ему захотелось заглянуть ей в глаза, и он робко повернул в её сторону голову, составляя на всякий случай
