быть настороже, к каждому кустику приглядываться и заметать следы. Бывают засады, встречается разведка противника. Недавно был такой случай. Ночью мы возвращались с Большого аэродрома в лагерь. Разведка противника проследила нас. За ночь мы сделали в два конца около пятидесяти километров. Представляете, как мы измучились. Ну, конечно, добрались до лагеря и заснули как убитые. На рассвете противник неожиданно напал на нас. Мы вскочили. Принять бой уже поздно было: противник подошел слишком близко. Пришлось удирать. Кубарем скатились по крутому обрыву. Словом, «весело было нам». Но мы быстро привели себя в порядок, обошли немцев с другой стороны, устроили засаду и дали жару. Немногим фрицам посчастливилось удрать. Вернулись мы тогда в лагерь, забрали свои вещи, продукты, которые немцы не успели разграбить, и ушли на другое место.
— А охрана лагеря имеется?
— Имеется. Все в наряды ходим. Кроме того, кругом штаба в балках стоят наши отряды и заставы.
Мы поговорили немного и заснули, но спать пришлось недолго. Чуть светало, когда меня разбудил Андрей:
— Вставайте.
Он уже умывался из фляжки.
— Что случилось?
— Ничего. Но мы, лесные жители, поднимаемся с рассветом. В эту пору нас чаще всего посещают фрицы. Все вещи держите наготове. Сейчас, Василий Иванович, Москву послушаем, последние известия узнаем. Я ведь радистом при штабе. Вот в этих двух чемоданах наша радиостанция.
Мы находились на отлогом склоне горы. Зеленые кусты и ветви огромных деревьев закрывали нас со всех сторон. Партизаны приводили в порядок вещевые мешки, осматривали оружие. Одеты они были пестро: в ватники, пальто, шинели. Но, видно, следили за собой: одежда помятая, однако чиненая, все побриты, подстрижены. Несколько товарищей с котелками и фляжками спустились под гору и вернулись с водой. По три — пять человек садились на траве в кружок завтракать. На завтрак были лепешки, испеченные на костре, натертые чесноком. Запивали водой.
Зуйские леса, где мы теперь находились, небольшие, изрезанные вдоль и поперек дорогами, были густо окружены татарскими селами, где стояли гарнизоны из румын, немцев и добровольцев-татар. Они часто прочесывали леса, и партизанам приходилось маневрировать. Тесное вражеское окружение и частые переходы по труднопроходимым тропам не давали им возможности обзаводиться транспортом. В этих условиях общая кухня была неудобна, и ее пришлось ликвидировать. Каждый партизан получал паек на пять дней, сам пек лепешки и готовил себе пищу.
— Вчера из-за приема ваших самолетов вечером не разводили костров и ничего не смогли приготовить, — рассказывал мне Андрей. — Поэтому и завтрак у нас сейчас такой скудный. А днем зажигать костры не разрешается: над лесом то и дело летают немцы.
Чтобы не привлекать к себе внимания, я держался вдали от штаба. В лагере я был человек новый, и партизаны очень интересовались мною.
Особенно их смущал мой возраст, плохой слух и зрение.
Некоторые говорили сочувственно:
— Ну, зачем такого старика посылать в лес! Дали бы уж ему спокойно дожить свой век.
Партизан Гриша Костюк, в гимнастерке с распахнутым воротом, сумрачно поглядывая на меня, спросил:
— Что же, отец, не могли тебя там, на Большой земле, получше одеть?
— Не было одежды на складе.
— Ну, не было! Ты кто будешь?
— Я-то?
— Да, ты.
— По сапожной части работал.
— А-а! Потому-то тебя и прислали! — обрадовался Костюк. — Нам сапожник, брат, дозарезу нужен. Гвоздочков не догадался захватить?
— Немножко привез.
— Добро! Будь другом, почини ботинок. Видишь, какая авария. Вчера чуть ногу не сломал.
Я осмотрел его ботинки. На одном отстала подметка.
— Что ж, можно. Отдохну только немножко.
Андрей, поморщив лоб, молча посматривал то на меня, то на моего собеседника и, ухмыльнувшись, отвернулся в сторону.
К нам подошел Луговой.
Он мало изменился: коренастый, на редкость крепко сбитый, светловолосый, с яркими голубыми глазами и упрямо выпяченной нижней губой. Ему было около тридцати лет, но выглядел он старше.
— Где тут новое пополнение? — спросил он, лукаво глядя на меня.
Я встал:
— Я, товарищ командир, новое пополнение.
— Хорошо, нам пополнение нужно. Правда, у нас в отрядах все молодые ребята. Но ничего, поживете с нами — и вы помолодеете. А дорожки наши как вам понравились?
— Тяжеловаты немножко, — сознался я.
— Я думаю… Ну, ничего, не падайте духом. Обживетесь, легче будет. Ребята у нас — орлы, помогут вам. Поскольку вы еще пайка не получили, приходите к нам в штаб завтракать.
Предупредив радистов, чтобы не задерживали сводку Совинформбюро, он пошел дальше по лагерю, хозяйственно осматривая стоянку и переговариваясь с партизанами.
Штаб размещался в центре лагеря, под огромным развесистым дубом. Из плащ-палаток, разостланных на траве, получился стол, вокруг которого расположились командиры, политработники отрядов, диверсанты и разведчики. У многих были ордена и медали.
Павел Романович вручил некоторым из присутствующих поздравительные письма и подарки от обкома партии за боевые дела. Письма прочитывались вслух, а содержимое посылок — вино, консервы, папиросы — выкладывалось на стол для общего угощения.
Принесли привезенный нами бидон со спиртом. Командир бригады сам не пил никаких спиртных напитков, но товарищей угощал охотно и был самым веселым человеком за столом.
— Ну, дорогие гости, — сказал он, — мне, как лицу нейтральному, разрешите быть виночерпием. Миша, мерку!
— Сейчас разыщу, — ответил Миша, повар, молодой партизан с большим шрамом на лице. — Во время прочеса куда-то запихнул ее.
— Разыскать немедленно! Иначе можно учинить несправедливость и кое-кого обидеть. — И, обращаясь к Павлу Романовичу, продолжал в шутливом тоне: — Видимо, в связи с вашим прибытием противник прекратил позавчера прочес леса. Можно предполагать, что завтрак пройдет в спокойной и дружеской обстановке.
— А Гитлер читает сейчас очередное донесение о том, что крымские партизаны уничтожены, — заметил с усмешкой комиссар бригады Мирон Миронович Егоров.
— Точно! — раздался дружный смех.
— Безусловно так, — подтвердил Луговой. — Приказ немецкого командования был краток и категоричен: «Партизан, имеющих площадку для самолетов, уничтожить».
Миша поставил на стол две алюминиевые миски с нарезанной колбасой, лепешки, несколько кружек, а мерку на сто граммов передал Луговому. Тот вытер ее бумагой и, разливая спирт по кружкам, шутил:
— Итак, друзья мои, выпьем за упокой наших грешных душ. У нас шесть кружек на сорок персон. Прошу посуду не задерживать.
Партизаны выпивали, вытирали губы рукой и, поддевая на кинжалы куски колбасы, принимались за завтрак.
— Последний прочес большой был? — спросил Павел Романович.
— Подходящий, — ответил Егоров. — Фрицы бросили в лес восемь тысяч татар и румын на автомашинах. Командовали, конечно, немцы. Прочесывали одновременно все участки нашего района.
