«Костя» подал условный знак и, получив ответный сигнал, быстро перерезал ножницами колючую проволоку на окне.
Окно открылось. Первым показался капитан Костюк, но тут же скрылся: он ожидал партизан, а увидел «немцев» в касках.
— Свои, не бойтесь! — прошептал в окно «Костя» и повторил пароль.
Капитан Костюк, за ним семь человек, в том числе и Коля Петров один за другим бесшумно выскочили на улицу.
Диверсанты вывели советских офицеров в сад, построили их попарно и, прихватив часовых, повели всех за город якобы на расстрел. Пленных солдат предупредили, что их убьют при малейшей попытке поднять шум.
За городом в противотанковом рву уже ждал «Павлик». «Костя», Еригов и Ланский вместе с «Павликом» отправились в лес сдать в штаб освобожденных из лазарета военнопленных и немцев, захваченных в плен, а Вася Бабий и Енджияк вернулись в город.
Утром ко мне прибежала Ольга Шевченко.
По ее лицу я сразу понял, что она пришла с приятной вестью.
— Вы ничего не знаете? — она лукаво поглядела на меня.
— Нет.
— Партизаны напали на лазарет и освободили военнопленных. Сегодня ночью к нам во двор приехали два грузовика с румынами и татарами. Мы всю ночь не спали, но не знали, в чем дело. Утром я зашла к Мирке, встретила у нее Линдера. Спрашиваю: «Что за шум ночью был?» А Линдер пьян и зол, как собака. Часов в двенадцать ночи его вызвал комендант и сказал, что партизаны пробрались в город, напали на лазарет и увели несколько военнопленных. Он приказал Линдеру немедленно организовать погоню. Но Линдер побоялся выезжать ночью за город. Он загнал грузовики с солдатами к нам во двор, а сам с двумя офицерами всю ночь пьянствовал.
Когда Линдер рассказал мне это, я спросила с удивлением: «Откуда же партизаны? Вы же всех их уничтожили!» А он посмотрел на меня, как на дуру, и покачал головой: «Какая вы наивная! Это только для пропаганды пишут».
В тот же день вечером, 26 января, Вася Бабий, Вова Енджияк, Алтухов и Анатолий Басс собрались в доме Маргариты Александровны Ериговой. Они готовились ко второй, более мощной диверсии. Для этой операции Бабий получил десять магнитных мин и тол. Все диверсанты были вооружены автоматами. Василий Алтухов, как обычно, сообщил Бабию ночной пароль.
Переодеваясь в немецкие костюмы и проверяя оружие, ребята смеялись.
— Теперь мы так вооружены, что никакой чорт не страшен! — сказал Енджияк, укладывая в сумку противогаза мины и тол.
— Ночь темная, — сказал Алтухов, — не запутаемся?
— Эх ты! — укоризненно заметил Енджияк. — Сразу видно, что новичок в нашем деле. Партизаны говорят: «Темная ночка — наш друг, а луна — предательница».
В восемь вечера ребята вышли из дома Маргариты Александровны. На улице было, действительно, хоть глаз выколи, однако Енджияк уверенно вел товарищей.
За городом диверсанты разделились на две группы, Алтухов и Басс должны были заминировать горючее, а Бабий и Енджияк — боеприпасы. Вася Бабий и Енджияк, перерезая ножницами колючую проволоку, прошли три ряда заграждений и приблизились ко рву, наполненному вонючей водой. Бабий перешел благополучно, а Вова увяз в грязи. Ему показалось, что дно засасывает, и он растерянно сел в воду.
— Тону!
— Врешь! — смеялся Бабий, помогая ему выбраться из рва.
Снаряды были в ящиках, сложенных прямо на земле в штабеля. Между штабелями имелись промежутки метров около сорока. Около штабелей перекликались между собой патрули.
Выкрики немцев помогали ребятам правильно ориентироваться и во-время прятаться. Вова Енджияк, ползая от штабеля к штабелю, минировал их, а Бабий стоял с автоматом, охраняя его. Удачно заминировав пять штабелей со снарядами, Енджияк и Бабий пришли на условленное место, где их уже ожидали Алтухов и Басс.
— Ну, как у вас? — поинтересовался Бабий.
— Благополучно, — ответил Алтухов, — но не все в порядке. Где-то по дороге два запальника потеряли. Пришлось использовать только одну мину. Заложили ее под цистерну с бензином.
— Эх вы, вороны! — выругался Вася.
— А у вас как? — спросил Басс.
— У нас все в порядке, — ответил Бабий и, весело засмеявшись, добавил: — Только Вова чуть не утонул в луже.
Поздно ночью вернулись они к Маргарите Александровне, мокрые, грязные, уставшие, но спать было некогда. Нужно было одежду привести в порядок и во-время быть на работе, чтобы не вызвать подозрений у администрации.
Я почти не спал в эту ночь, волнуясь за ребят, и прислушивался, ожидая взрыва.
Штабеля со снарядами начали рваться часов в девять утра. Вначале в городе взрывы были еле слышны. Но часов в одиннадцать раздался такой грохот, как будто неподалеку упала тонная бомба. Это взлетели на воздух авиабомбы.
По полученным мною сведениям, при взрыве погибло немало румынских и немецких солдат. Убитых и раненых немцы доставляли в город тайно на специальных машинах.
Выполнение операций не всегда обходилось без вооруженных столкновений. Один из наших смелых боевиков, комсомолец Виктор Телешев, грузчик сарабузского Заготзерна, напоролся однажды на немецкого часового. Тот хотел его задержать. Виктор выхватил наган и убил немца. Труп он оттащил и запрятал в стог сена, позади какого-то дома. На следующее утро хозяин стога обнаружил убитого. Крестьянин знал, что за каждого убитого немецкого солдата немцы расстреливают пятьдесят русских жителей того района, где обнаружен труп. Чтобы не навлечь беду на себя и соседей, он с женой закопали труп и никому не сказали об этом ни слова.
Глава восемнадцатая
28 января из леса вернулись «Костя», «Павлик», Ланский и Еригов. Освобожденных из лагеря военнопленных — четырех офицеров, трех врачей и Колю Петрова — они благополучно доставили в штаб партизан.
Ребята принесли из леса несколько автоматов, много литературы. Прибыла и долгожданная радиостанция, но я получил горестное известие: Андрей Кушенко, которого я просил себе в радисты, погиб. Погиб случайно и глупо. Он пошел с группой партизан встречать очередной «Дуглас». Было темно, Кущенко не успел отбежать, и при посадке самолет задел его. Вместо Андрея из Краснодара прислали радистку, комсомолку Шуру Бортникову.
Увидев ее, я был поражен: в гимнастерке, в юбке военного образца, в сапогах, в ватнике и ушанке, только красной ленточки на шапке нехватает.
Товарищи из штаба не только не удосужились снабдить ее надлежащей одеждой, но даже не дали ей документов, с которыми она могла бы появиться на оккупированной территории. У нее были всего-навсего личный паспорт, выданный в Николаеве, с последней пропиской николаевской милиции от 1940 года. Сама Шура к работе в подполье была совершенно не подготовлена, не знала даже, как в наших условиях пользоваться рацией.
Шуру нужно было немедленно переодеть и приготовить для нее необходимые документы.
После приезда Шура жила несколько дней на квартире у «Кости». Придя как-то к ним, я, грешным делом, заподозрил, что у них начинается нечто вроде романа, и на всякий случай велел пока перевести
