к себе, определенную степень разочарования жизнью, помноженную на нездоровое любопытство. В конце концов, закон «рыночной экономики» неумолим: спрос порождает предложение, а покупатель(ница), возможно, не самый на нынешний день, как теперь говорится, обезбашенный. Может, нужен доверенный для исполнения особых поручений? Другое дело, что купить его хотели, судя по тексту, с потрохами и навсегда.
Объявление заканчивалось словами: «обращаться к Вере Сергеевне, с собой иметь номер газеты, вас проводят».
2
Для начала надо бросить все. Все, с чем связывала тебя предыдущая жизнь. Работу, дававшую пусть и небольшой, но стабильный доход, завоеванные на корявой и загаженной социальной лестнице высоты, обжитый, выстроенный под себя комфорт. Словом все, что создавало внешнюю сторону жизни. С одной стороны, это может показаться безумием. Но с другой - если вы в полном и беспросветном тупике, где уже нет свежего ветра жизни, то остается единственный выход - повернуть на сто восемьдесят градусов. Проскочить этот отрезок жизни, как школьник, сбегая вниз, перемахивает, ухватившись за перила, почти весь лестничный пролет. «Обнулиться» и начать заново.
Мы знаем, что ничем не выделяющийся человек является под Божьим небом яркой и неповторимой индивидуальностью, которую невозможно выразить цифровым кодом, образом, цветом, звуком, если брать их по отдельности. Человек, несомненно, больше, чем набор информационных - математических, химических, физических, биологических и прочих составляющих, как пытается навязать нашему сознанию современная материалистическая наука.
Большинство людей ждут от жизни чего-то прекрасно-сверхъестественного, предназначенного только им, воплощающего самые несбыточные надежды. Но в какой-то момент событие или даже череда таких событий, которые мы не решаемся называть чудом, проходят стороной и (или) остаются незамеченными, потому как истинное значение происходящего и жизни как отдельно взятого человека, так и целых народов, известно только Творцу. Обделённость чудом, явная и подспудная тяга к потустороннему - это ли не тоска по утраченному раю? Возможно предположить, что романтики - это люди, у которых сохранилась допервобытная память - память о том состоянии, в котором находился человек до грехопадения. И всю свою жизнь они тщетно по крупицам собирают мгновения, похожие по вкусу и ощущению на те, что хранятся в реликтовой памяти, пытаясь составить из них мозаику райских кущ. И не находя искомого, начинают принимать окружающую жизнь с едкой иронией, граничащей, а то и прямо связанной с цинизмом. Потому и посещают нашу ядовитую реальность не Ангелы, а неопознанные летающие объекты.
Переживший (по возрасту) Лермонтова, Есенина и Пушкина поэт, разумеется, не всегда циник, но почти всегда носитель угасающего восхищения жизнью, лишенный достаточных средств к существованию, вынужденный рассчитывать на признание «когда-нибудь»... После смерти.
Настоящий поэт, по определению, не может быть продуктом современного ему мира, потому что он является либо посланцем неба, либо соавтором преисподней. Взаимоотторжение поэта и общества разной степени накала приводит к уже известным в истории последствиям. Противостоять этому можно с маловероятной для поэта успешностью несколькими способами: а) с оружием в руках (Пушкин, Лермонтов); б) с бутылкой на столе (большинство); в) покончив с собой... Любая попытка приспособиться приведёт, если и к выживанию физического индивидуума, то к гибели поэта духовной...
Для обретения новой реальности необходимо уволиться с работы (если таковая была), выбросить (или продать) мобильный телефон, если он есть, продать квартиру, если она не принадлежит ещё кому-то и вы не обременены семьей, попрощаться с любимыми книгами перед отправкой их в букинистический магазин и, взяв с собой стандартный набор командированного, броситься в объятья необъятной Евразии, не предполагая горячей взаимности. Исходя из степени решимости, можно оставить паспорт, трудовую книжку, военный и писательский билет. При этом гарантий на лучшую жизнь в отличие от той, которая остаётся за порогом пройденного отрезка времени, нет, но есть шанс, какого не бывает во время фатального полёта пули в вашу сторону. И тогда после вас будет кто-то, как после Александра Первого был Фёдор Кузьмич, и пусть первый оставлял следы на земле, то второй, если верить легенде, на небе.
Оставьте всё... Сделать это следует, пока вас не пристрелили, не прирезали, пока вам не пришла мысль удавиться-утопиться-отравиться-застрелиться, пока вас не купили политические партии, пока на вас не завели уголовное дело, пока любимая женщина не одарила вас разочарованием, пока у вас не перестало биться истрепанное сердце, пока последний выход из тупика не забросали могильной землёй.
Когда несоответствие внутреннего и внешнего достигло критической массы, поэт Павел Словцов так и сделал. Покидая свой областной центр, Павел сел в поезд, идущий в Сибирь, потом воспользовался редким по нашим временам радушием дальнобойщиков, следуя по сибирскому тракту. Дальнобойщики удивлялись глобальному потеплению (еще пару лет назад здесь от мороза колеса отваливались!), Словцов что-то поддакивал, но более смотрел на скользящие за окном пейзажи.
А там стелились замерзшие болота, и морозец терпимый (градусов около десяти) высекал под полуденным солнцем на этих заснеженных равнинах разящие глаза искры. Лишь дорога грязно-серой лентой тянулась за горизонт, нигде не имея начала и конца. Только кончились за окном автомобиля редколесные болотца, как поплыли поля и луга, и вот уже сдавила с обеих сторон корявый асфальт загадочная тайга.
