смотрели немного печальные яркие синие глаза. Настолько синие, что встретить такие можно только у сказочных красавиц. Точеные черты лица, тонкий прямой нос и немного угловатые скулы. «На какой древнегреческой амфоре я видел ее лицо?» - спросил себя Кошкин, но тут же потер кулаками усталые глаза: никаких наваждений! Где-то между тем и этим светом ждала Мариловна. Каждая красивая женщина похожа только сама на себя, а некрасивая - тем более.
- Меня зовут Василий, - представился Дорохов.
- Я знаю, вы должны быть на вахте, внизу, вы дверь не закрыли, и я сегодня прошла, не предъявив удостоверения.
- Оп-паньки... - скис Дорохов.
- Не переживайте, я никому не скажу.
- Тогда скажите мне, почему такая красивая девушка моет полы?
- А что, внешний вид каким-то образом определяет род занятий? - девушка улыбнулась. - У каждого есть свои причины быть там, где он есть.
- Извините, Варя. Вы нам позволите заняться своими делами?
- Конечно-конечно, я заканчиваю.
Уже у рабочего стола Кошкин поймал себя на мысли, что ему хочется оглянуться, еще раз увидеть Варю, а главное - он сравнивает ее с Леной Варламовой. С той Леной, которую он знал почти двадцать лет назад. Сравнение ни к чему не привело, а только мешало сосредоточиться. Дорохов уловил заминку и шепнул:
- А брюзжанье Мариловны тебе меньше мешало.
Потом они некоторое время спорили, кому вызволять Мариловну, но Дорохов буквально задавил Кошкина офицерским авторитетом и орденом мужества. Сергей Павлович махнул рукой:
- Только не геройствуй лишнего!
- Я просто посижу у нее в гостях. В магазин, если надо, мы сходим вместе...
* * *
Следующий вечер был спокойным и тихим. После работы Кошкин некоторое время бесцельно бродил по городу. Скорее, он прогуливался не по улицам, а где-то глубоко внутри себя. Поэтому окружающее его заполненное заходящим солнцем пространство казалось виртуальным, и ощущение это усиливалось отсутствием ветра и голодных весенних комаров. Взгляд изобретателя был проникновенно печален, отчего прохожие иногда смотрели на него с тревогой и непониманием. А Кошкин нес на своих плечах тяжелое депрессивное чувство бесцельности своего существования, которое накатывало на него последние годы и усиливалось приступами жуткого ночного одиночества, от которого он спасался работой. Он не только метался в своих коротких сумбурных снах, но и плакал, а по утрам ему было стыдно своей слабости и никчемности. Тогда он подходил к недавно купленной в церковной лавке иконе Сергия Радонежского и подолгу смотрел в глаза великого подвижника. Смотрел до тех пор, пока стыд и молчаливое покаяние не восходили до обретения силы, позволяющей преодолевать самого себя.
Он вернулся в лабораторию, когда над городом стали сгущаться сумерки. Дорохов облапил его на входе:
- Ты гений, Серега! Мариловна ворчит наверху со своими тряпками!
- Слава Богу, - тихо выдохнул Кошкин, а потом вдруг вспомнил: - А Варя?
- А она еще выше, сегодня-то я ее заметил!
- Ну что? Попробуем? - Кошкина слегка трясло.
- Ты, часом, не заболел, или у тебя мандраж? - заметил Василий.
- И то и другое, пойдем?
- Пойдем. Родина ждет!
Пока они корпели над приборами, Мариловна озвучивала суть несанкционированных испытаний:
- Вы не шибко-то кспериментируйте, жуткое это дело - мертвых оживлять. Вы тут бойцов оживляете, а это только Христу и великим святым дано! Простите старую, что суюсь. Я бы
