чужим пацаном.
– Ты так часто с ним? – спрашиваю я.
– Бывает. Пусть не выебывается.
Звенит звонок на классный час. Я всегда сваливал, а сегодня остаюсь – наверное, в первый раз за полгода.
Классная сразу замечает, что я остался:
– О, какие люди почтили нас своим присутствием.
Некоторые кретины смеются. Я делаю угрюмую рожу, но на Классную особо не злюсь: она неплохая тетка, намного лучше, чем придурочная коммунистка Сухая. Ее летом выперли на пенсию и передали нас физичке Матлаковой. Она помоложе – лет, может, тридцать пять – и меньше ебет мозги.
– Нет, шутки шутками, а ты зря, Андрей, нас игнорируешь. Мы здесь всякие интересные темы обсуждаем. И я думаю, ребята заметили, что это уже не те классные часы, которые были в прошлом году, при Вере Алексеевне. Надо сказать, я к ней отношусь с глубоким уважением. Она – прекрасный педагог. Огромный опыт в школе. Прекрасное знание своего предмета. Но иногда сложно бывает адаптироваться к новым реалиям. Перестройка, на самом деле, ребята, это очень серьезно. В обществе столько изменилось за последние два-три года. И я понимаю Веру Алексеевну, понимаю ее решение уйти на пенсию, хоть и уверена, что она могла бы еще долго работать в нашей школе. Ей просто сложно было бы перестроиться, перейти на новое мышление. Хотя, еще раз повторяю, она – прекрасный педагог и специалист.
– А это правда, что ее попросили на пенсию из-за того, что она – сталинистка? – спрашивает Карпекина.
Классная задумывается, смотрит в окно, потом на нас.
– Нет, вы поймите все правильно. Ну, можно сказать... Ее взгляды не совсем вписываются в новые реалии... Но давайте не про Веру Алексеевну будем говорить, а про вас. Мне не нравится, что вы такие пассивные, ничем не интересуетесь. Газеты не читаете, по телевизору тоже смотрите только какие-то развлекательные передачи. А ведь там столько всего интересного и одновременно полезного: «Взгляд», например, или «До и после полуночи».
Классная останавливается и смотрит на нас. Всем все до лампочки, никто не слушает ее базар. Ждут, чтобы она поскорее отпустила нас домой. Некоторые болтают между собой, некоторые смотрит в окно, и Классная все это видит. Но она не психует, как Сухая, только морщит лоб и говорит:
– Ну, как мне вас растормошить, разбудить от спячки?
Новый год празднуем в «конторе»: я, Вэк, Обезьяна и Бык. Еще Клок должен подвалить. Он обещал привести баб из своего учила. Я целый месяц собирал деньги, не сдавал в школе на обеды, ходил жрать на холяву, когда там оставались лишние порции, откладывал всю мелочь. Хотел набрать хотя бы двадцатку, но получилось всего пятнадцать.
– Ладно, я за тебя заложу, потом отдашь, – сказал Клок.
Обезьяна приволок бобинный магнитофон. Сходили в магазин и набрали жратвы: хлеба и консервов. Водку Обезьяна закупил заранее.
Клок с бабами должны были припереться к восьми, но их все нет и нет, а у нас все давно готово: жратва, водка, стаканы – на этот раз должно хватить на всех, Бык приволок из дома штук десять. Сидим и слушаем блатняк на магнитофоне.
– Давай, ебнем по одной, – говорит Обезьяна. – А то тут охуеешь, пока дождешься их.
Открываем бутылку водки, разливаем, пьем.
– Ладно, давайте еще по одной. Хули тут, по сто граммов, надо хотя бы по двести.
Бухаем еще.
– Бля, – говорит Бык. – Как заебись все-таки – бухать.
Мы ржем.
– А хули вы смеетесь, долбоебы? Типа вам не нравится? Я вот раньше, когда малый был, думал: говно все это – водка там, пиво. Мне бы лучше десять бутылок лимонада, чем десять бутылок пива. Не то, что сейчас.
Мы снова ржем.
Приходит Клок – один, без баб.
– Наебали, суки. Сказали, придут, но ни хуя.
– Ты заебал, бля, – начинает возбухать Вэк. – Нахуя я вообще сюда пришел? Я бы лучше пошел туда, где бабы есть. Нахуя мне здесь сидеть с вами?
– Ладно, успокойся, – говорит Обезьяна. – Хуй с ними, с бабами. Давайте бухать, раз уж собрались.
К двенадцати мы все уже бухие в жопу, выбираемся из подвала и хлопаем хлопушки и жжем бенгальские огни – этого говна тоже накупили заранее. На балконах стоит бухой народ и тоже жжет бенгальские огни и хлопает хлопушки и орет «С Новым годом!»
Мы тоже орем:
– С Новым годом, блядь, на хуй, еб твою мать, с новым годом, суки ебаные, пиздюки недоделанные, гондоны незоштопанные!
Возвращаемся в контору, едем дальше – водка еще есть.
– Что-то сборов давно не было, – говорю я.
– А на хуя тебе сбор? – спрашивает Обезьяна.
– Ну, как на хуя? За свой район...
– Херня все это. Да, мне скоро двадцать, я как бы старый уже и за район могу не ходить, хоть хожу еще иногда. Но это все говно и на хуй никому не надо. Сходил пару раз, со своими пацанами кантуешься, авторитет там какой-нибудь, хуе-мое, а лазить каждый раз, чтобы пизды получить – херня все это.
– Что-то раньше ты другое говорил.
– Мало ли, что я говорил. Все это херня. Бабки – вот это основное. Когда с лохов по пятерке собираешь, типа, свои пацаны залетели, надо выручать, а потом на эти деньги берешь бухло – вот это я понимаю, а все остальное – на хер нужно. И тем более сесть из-за дурости – бабу там выебал или ебальник кому-нибудь разбил. Дурные пусть садятся. А я хуй сяду.
На улице – весна, и на уроке сидеть западло. Я поднимаю руку и спрашиваю у химицы:
– Можно выйти?
Она бурчит под нос:
– Можно, но не надолго. Сейчас буду новый материал объяснять.
Я спускаюсь вниз, курю на заднем крыльце. С крыши капает, и пару раз ледяные капли падают мне прямо за воротник. Солнце светит так ярко, что даже слезы текут: отвык от него за зиму. Выбрасываю бычок на кучу желтого, обоссанного снега и иду в учительский туалет. Там долго дрочу, растягиваю кайф, представляя себе разных баб из десятого. Возвращаюсь на урок почти перед самым звонком.
– Где ты был? – мычит химица.
Я не отвечаю.
После уроков меня ждет Вэк на первом этаже, возле гардероба. Он опять симуляет учило. Мы выходим на заднее крыльцо, как раньше, и закуриваем.
– Блядь, школа на хуй еб твою мать. Первая учительница, хуе-мое. Первое бухло. Первая ебля. Класс, – базарит Вэк. – Лиза у вас еще ведет физкультуру?
– Нет, ее выгнали на хуй.
– За что?
– Говорят, деньги пиздила из сумок у других учил.
– Вот, докатилась, блядь.
– А это правда, что они с Людкой из продленки – лесбиянки?
– Ясный хуй, правда.
– А ты их видел?
– Я не видел и никто не видел. Ты что думаешь, они на матах лягут – приходи, бля, любуйся?
– Нет, ну все таки...
– Что все-таки? Ничего просто так не бывает. Не говорят же, что Сухая с Синицкой – лесбиянки. А они тоже подруги были. А Лиза мало что пьяница и жидовка, так еще и с Людкой ебалась...
– Вот бы посмотреть, как лесбиянки ебутся...
