Трокин, - родила же.
- Родила, к сожалению, - с издёвкой согласился штабс-капитан.
- Вы, мужики, наверное, ряженые, но у меня-то в руках ТОЗ, двенадцатый калибр, - неуверенно предупредил Трокин.
- В руках у тебя ружьё мы видим, в голове вот ничего не видим и в сердце, - сказал красноармеец.
- Ты же понимаешь, стрелять тут бесполезно, - снова заговорил первый.
Трокин начал отходить в сторону, стараясь всех четверых держать на прицеле.
- Вы мне тут хоть чё говорите, а крыша у меня на месте, и если вас эта бабка наняла, то номер не прошёл. Я всё равно сюда вернусь...
- Тро-ки-и-ин! - это крикнул запыхавшийся Пушинский, что бежал по кладбищенской аллее. - Дё!.. Дёргаем отсюда! С бабкой целый взвод ветеранов приехал! Эти!.. Афганцы, мать их!.. Она - мать их! Дёргаем!
- Ты чё, не врубаешься, меня тут тоже в кольцо взяли.
- Кто? - остановился Пушинский, который не видел никого, кроме пятящегося Трокина.
- Рефлексы твои, придурок!
- Это... Пошли, пошли отсюда от греха подальше, - потянул напарника за рукав Пушинский.
Так и пошли они в сторону нового кладбища, поочередно озираясь. На новом кладбище всегда можно было тяпнуть рюмку-другую в компании Василия. Трокин, смачно приправляя речь нецензурщиной, рассказывал, с кем ему довелось сейчас повстречаться, а Пушинский с опаской поглядывал на товарища, сетуя на то, что в рукаве у него нет заветной чекушки. Когда скрип снега под их ногами и матерки Трокина растаяли в морозном воздухе, на столик у Колиной могилы соскользнули белки. Условный рефлекс был устойчив. А потом на аллее появилась тётя Анфиса, как всегда - абсолютно одна. Да и кто в такой мороз поедет на кладбище?..
* * *
Мы подобрали тётю Анфису на остановке. Что-то в этот день у автобусников не срасталось. Рейсы задерживались. Мы же ездили проведать отца, бабушку и недавно убитого племянника Алёшу. В машине было свободное место, и мы позвали тётю Анфису к себе. Не привыкшая быть кому-то обузой, она долго отказывалась, но потом, узнав мою маму, всё-таки согласилась.
- Только до города меня подбросьте, а там я сама, - переживала она.
- Двадцать седьмой год на кладбище ездишь? - уточнила моя мама, которая знала её ещё по работе в областной больнице.
- Да, вот новый начался... В этом-то году хоть тепло зимой. В прошлом страшные морозы были. Я одна на целый автобус как барыня ездила.
- Каждый день? - спросил я.
- Два дня не ездила. Болела сильно.
- А как твои белочки? - спросила мама.
- Нет белочек. В прошлом годе ещё не стало. Наверное, застрелили всё-таки те мужики... Я хоть просила Колю, чтоб он их поберег, но, видно, застрелили. Время такое, не только белочек убивают...
- У меня вот внука убили, - горько согласилась мама.
- Сколько годков-то было? - переключилась на чужое горе тётя Анфиса.
- Двадцать один... Зарезали на улице. Ничего не взяли, просто зарезали...
- Господи, что же делается-то...
Далее до города ехали молча. Мы высадили тётю Анфису прямо у дома. После долгих «спасиб» она вдруг наклонилась в салон и сказала:
