пиво дает отцу. Раз в неделю после бани. Папа любит пиво. Он может каждый день пить. Мама говорит, что это вредно. А раз в неделю, после бани, пожалуйста, пей. Один раз не вредно…
Интересно: почему Игорь Воронин выступил против?
Я стал вспоминать, чем мог обидеть его, и вспомнил! Во второй, кажется, четверти мы отправились на лыжах в деревню Рябинкино. Там во время войны геройски погиб пионер. В честь его подвига мы совершали лыжный поход. Зима в этом году была какая-то квелая: то мороз, то оттепель. Игорь Воронин шел с распухшим красным носом и чихал так, что мы боялись за его нос, не отскочил бы.
Вышли из Крутого Оврага — снег держал, а через пять километров стали попадаться лужи, а потом вообще ехать дальше нельзя было. Ну, я и сказал: «Давайте, други, вернемся домой. Нечего дурака валять. Подморозит — тогда и съездим на могилу к отважному пионеру. Не тащить же еще семь километров лыжи на себе?» Меня никто и слушать не стал, обозвали паникером. Я хотел было повернуть назад, да одному скучно было возвращаться. Шутка сказать — пять километров отмахали. Впереди меня шел Игорь Воронин. Я ему и сказал: дескать, давай, приятель, пока не поздно, повернем оглобли назад. «А как другие?» — гнусавым голосом спросил Игорь. «У других своя голова на плечах, — ответил я, — другие как хотят». С нами шла Кира Андреевна. Она давно сняла свои беговые лыжи и несла их на плече. Дорога была скользкая — гололед, и кое-кто из ребят уже успел приземлиться в холодную лужу. Кира Андреевна сама предложила им вернуться домой. Но ребята заартачились, не захотели слушать и шлепали по лужам дальше. Так что нас силком никто не заставлял идти в Рябинкино. Кто пожелает, мог повернуть назад. Я, например, пожелал. Думал, уговорю этого дурака Игоря, пойдем потихоньку вместе. Все веселее, чем одному. Но Игорь не только не пошел со мной, а еще обозвал меня гнусавым голосом как-то нехорошо, — я уже забыл. Я не выдержал и стукнул Игоря одной лыжей по кумполу. Надо же, не забыл… Иначе бы зачем он выступал против меня?
Хотя рыба все еще не клевала, я немного повеселел. Теперь мне стало ясно, что меня сегодня крыли на сборе за старые обиды. А раз так, значит, незачем мне и перевоспитываться. Ничего плохого я не сделал. Уж такие ребята в нашем классе злопамятные.
Решено: я с ними больше не буду разговаривать и вообще никаких дел иметь.
Надоело мне глядеть на поплавок. Нет клева. В прошлом году не успевал рыбу таскать, а тут два часа сижу — ни одной поклевки. Я загадал: сосчитаю до ста; если за это время не клюнет, пойду домой.
На девяносто третьем счете поплавок дернулся, подпрыгнул и лег на бок. У меня заколотилось сердце: так брал лещ! Это его повадка. Я выждал время, пока поплавок не пошел в сторону, приподнялся на своем пне и резко подсек. Удилище изогнулось в дугу, потом медленно стало выпрямляться. Из глубины ко мне в руки шел огромный лещ! Я видел, как поднялись над водой острые черные плавники. В желтой губе торчал крючок. Лещ шел спокойно, уверенно. Он не метался из стороны в сторону, как дурашка окунь. Я подвел леща к сваям, ухватился за жилку, потянул… Сколько раз я себе говорил: «Купи подсачок!» Лещ приподнял немного голову, кивнул мне и все так же спокойно пошел в зеленую глубину дальше, мимо свай. На всякий случай он прихватил на память о нашей встрече крючок с куском жилки.
Разве могла моя тоненькая жилка выдержать двухкилограммового леща? Вот почему лещ спокойно шел ко мне в руки. Знал, хитрец, что я его не поймаю!
Я вспомнил магазин спорттоваров. На полке стоял капроновый подсачок на бамбуковой ручке. Он стоил недорого. Почему мне и в голову не пришло купить его? Жалко было тратить деньги… А сегодня такого леща упустил!
На озере больше делать было нечего. Этакий красавец может раз в два месяца сесть на крючок. Причем если каждый день на озеро ходить будешь. Лещ — рыба осторожная. Я представил на мгновение, как завтра на переменке расскажу ребятам про леща. Не поверят, черти полосатые.
Совсем забыл! Ничего я завтра не расскажу ребятам…
Уже по дороге домой я вдруг подумал: а это очень плохо, когда некому рассказать, что с тобой произошло на озере Белом.
19. Я ВЫДЕРЖИВАЮ ХАРАКТЕР
Утром дядя подбросил меня на мотоцикле до школы. Я с удовольствием забрался на заднее седло. Мотоцикл в два счета обогнал всех ребят и резко затормозил у самого порога.
— Чего нос повесил, племяш? — спросил дядя.
— Так… Неприятности, — ответил я.
— А ты плюнь на все неприятности, береги здоровье…
Дядя умчался в город. На базар. Разложит на прилавке свой товар и будет деньгу заколачивать. На базаре дядя в десять раз больше заработает, чем на строительстве зерносушилки.
Подошел Олег Кривошеев.
— Ты как барин — пешком не можешь, — сказал он, хмыкнул и пошел в класс. Завидно, что ли? Миша Комов тоже остановился возле меня.
— На базар покатил, — сказал Миша. — Из люльки укроп торчит.
— Свое продает — не чужое.
— Себе веранду отгрохал за две недели, а колхозную сушилку второй год строит.
У меня не было никакого желания с ним разговаривать. Ему-то какое дело до моего дяди? Я взял Мишу за плечи, развернул и поддал коленом.
— Не вертись под ногами… Кукурузовод!
Перед началом урока я подошел к географу и попросил, чтобы он меня вызвал. Туманность Андромеды посмотрел на меня через свои окуляры и спросил:
— У тебя ведь двойки нет?
— Тройка, — сказал я.
— А ты что хочешь?
Странный вопрос! Что я хочу? Четверку на худой конец, а желательно пятерку. Географ пообещал вызвать.
Я сел на место и стал листать учебник. Я выучил урок, но так, на всякий случай решил еще раз посмотреть.
— А как чувствует себя Щукин? — спросил Туманность, глядя в журнал.
— С утра никаких отклонений от нормы не наблюдал, — ответил Толька. — Температура нормальная.
В классе засмеялись. Взял бы Иван Кириллович и выставил Щуку из класса. Но географ не стал выгонять Щуку. Он усмехнулся и вызвал его к доске. На этот раз Толька урок выучил. Иван Кириллович задал ему несколько дополнительных вопросов. Щука на все ответил. Географ посверкал на него очками, вздохнул и поставил пятерку.
Туманность Андромеды вызвал еще троих, а меня почему-то не спрашивал. Забыл? Поднимать руку не хотелось. Не спросит меня сегодня Иван Кириллович. Он хитрый, вызовет, когда не ждешь. А раз сам напрашиваюсь, значит, урок знаю. Зачем спрашивать?
Три переменки слонялся я по двору. Я выдерживал характер. Не хотел ни с кем разговаривать. Правда, и со мной не очень-то хотели разговаривать. Ребята занимались на спортплощадке, играли в чехарду. Я любил играть в чехарду. Если бы позвали, я, пожалуй, не стал бы упрямиться, но никто не звал. Как только деревянный конь освободился, я подошел к нему. Через коня я не очень хорошо прыгал. За это мне по физкультуре выведут четверку. А что, если попытаться? Я отошел к самому забору, разбежался, но у самого коня круто свернул в сторону. Больше нечего и пытаться; если раз свернул, то теперь все время будешь сворачивать. Этот, как его? Рефлекс. Ноги сами притормаживают у коня, и ничего нельзя поделать. Ну его к лешему, этого коня! Еще, чего доброго, шею свернешь!
— Я тебя буду страховать. Прыгай!
Бамбула подошел к коню, растопырил руки. Я бы ни за что не стал прыгать, но тут увидел Нину Шарову. Она стояла у волейбольной сетки и смотрела на меня. Делать нечего… Я стиснул зубы, разбежался… и остановился у коня.
— Давай еще! — скомандовал Бамбула.
Три раза я столбом останавливался у коня, а на четвертый — прыгнул. И довольно удачно. Олегу не пришлось меня поддерживать. Я пожалел, что рядом не было учителя физкультуры. Вот бы удивился.
На следующей переменке на улицу не пошел. Я сегодня дежурный. Нужно порядок навести в классе. Распахнул окна, хотел мокрой тряпкой еще раз протереть доску, но тут подошел Щука и принялся мелом
