поросята! Я не спекулянт, понятно?
— Думаешь, на твою зарплату прожить можно? — спросила мать.
— Могу уйти… Мне эта железная дорога и без поросят осточертела…
Не привезет отец поросят. И не будет у меня зимнего пальто и кожаной шапки. А может быть, привезет? Мать и дядя не дадут ему житья, пока не согласится. Надоест отцу спорить — махнет рукой и уступит. Не любит он ругаться. А привезет поросят — дядя с мамой продадут их и купят мне новое пальто и шапку.
Кто же прав? Отец или дядя? Я не знаю, кто прав. Но мне не нравится, что отец так много курит. Не нравится, что он хмурый. Я люблю, когда отец веселый.
Ну чего они все время пилят его?
Я еще раз пересчитал деньги. Десять рублей восемьдесят четыре копейки. Я вздрогнул: мимо прошмыгнула кошка. Черныш. Чего околачивается на нашем чердаке? Засовывая деньги в старый ботинок, я снова вспомнил то утро, рынок и Нину Шарову. И мне стало грустно. Я думал, что пойду на чердак, пересчитаю деньги — и сразу настроение поднимется. Ну какой еще мальчишка из нашего класса держал сразу столько денег в руках? А я вот держу. И деньги это не чужие. Не мамины и не папины. Мои собственные.
Я волен ими распоряжаться. Могу пойти купить бамбуковую удочку, подсачок и еще чего захочу.
И хотя все это было приятно, настроение не улучшилось. Я вспоминал любимую дядину поговорку: «Хорошо тому живется, у кого копейка ведется!»
Может, кому и хорошо живется, а мне не очень.
27. МУЖСКОЙ РАЗГОВОР
Мы сидим у костра. Он уже прогорел. Подернулся красноватым пеплом. Я вижу в красном отблеске лицо Олега. Светлые ресницы опущены. Он сосредоточенно смотрит на огонь.
Нас обступила ночь. Тихая и таинственная. Над нами звездное небо. Синий дым тянется к далеким звездам. Листья обступивших нас кустов кажутся красноватыми. Это от костра. Внизу, в овраге, тяжело переступают стреноженные кони. Их не видно, но слышно, как хрустит на зубах трава.
Иногда доносится тяжелый вздох, тихое ржание, топот.
Мы в ночном.
Мне повезло. Мать куда-то ушла. И я отпросился в ночное у отца. Он отпустил. Только велел захватить ватник. Утром будет холодно, можно простыть. А пока тепло. Лишь с оврага тянет свежестью. Туман уже поднялся снизу и колыхался вровень с краями оврага. Где-то в этом молоке пасутся кони.
Дым от костра отогнал комаров. Они чуть слышно гудят в стороне. Близко подлететь боятся.
— Картошку будем печь? — спрашиваю я. Мне захотелось горячей картошки с солью. Хлеба я прихватил из дому.
Олег достает из противогазной сумки картофелины. По одной запихивает в красноватую золу.
Пока печется картошка, мы разговариваем. О чем можно говорить летней звездной ночью? О ракетах, о дальних мирах. Вон сколько их мерцает над головой! Не перечесть. Даже не верится, что есть ученые- астрономы, которые знают, как называется каждая звезда или планета.
Больше говорю я, Бамбула молчит. Ковыряет прутом в золе. Картофелины переворачивает, чтобы со всех сторон пропеклись.
Мы разламываем горячую картошку, посыпаем крупной солью и едим. Картошка горячая, рассыпчатая. Мы едим ее вместе с поджаренной кожурой! Вкусно!
А потом я начинаю мужской разговор. Ночь, костер как-то располагают к этому.
— Скажи, Олег, — спрашиваю я, — правильно меня крыли на собрании?
— За дело, — отвечает Олег.
Конечно, лучше было бы, если бы он сказал, что не за дело меня ругали. Но Бамбула говорит, что думает. У него характер такой.
— В воскресенье на базаре овощи продавал, — говорю. Мне захотелось обо всем рассказать. Освободиться от этих мыслей.
— С огорода?
— С дядей торговал… Он свои продавал, я — свои. У меня много денег.
Олег молча ест картошку. Корочка аппетитно хрустит на зубах.
— Денег побольше накоплю, — продолжаю я, — куплю чего-нибудь.
— Торгаш ты, — говорит Бамбула, глядя в огонь.
— Один я торгую, что ли?
— Я не торгую, — говорит Олег. — Никто в нашем классе не торгует. Только ты.
— Я же свое продаю — не краденое!
— Противно тебя слушать, — говорит Бамбула. — «Продаю», «покупаю»…
— Заткни уши, — советую я.
— Буржуй ты! — говорит Олег, выковыривая из золы картофелину.
— Кто?
— Буржуи раньше торговали и деньги прятали в эти… кубышки.
— Как картошиной засвечу… — замахиваюсь я.
— Полегче, — спокойно говорит Олег. — Буржуй.
Я вскакиваю на ноги. Я готов наброситься с кулаками на Бамбулу. Мне очень не нравится это слово «буржуй». Я не могу его переносить. «Ешь ананасы, рябчиков жуй, день твой последний приходит, буржуй!» Это мы в школе учили, и вот я «буржуй»! Я хватаю ватник, набрасываю на плечи. Я больше не могу смотреть на Бамбулу.
Мне хочется хлопнуть чем-нибудь по круглой стриженой голове. Какой я буржуй? Подумаешь, два огурца продал. И уже буржуй?!
Я напролом через кусты иду к дороге.
— Не в ту сторону ударился… — говорит Олег.
Я поворачиваюсь и иду в другую сторону.
После костра ничего не видно. С ходу налетаю на дерево. Кажется, шишку на лбу набил…
— Шею не сверни, — слышится из темноты голос Бамбулы.
— Можешь убираться с моей парты, — кричу я. — Дурак ты, Бамбула!
28. КУТЕРЬМА
Утром отец разбудил мать.
— Опять опоздаешь, — сказал он. — Серафима ушла.
Мать ничего не сказала. Встала, оделась и, не затопив печку, ушла. Сначала она крепко хлопнула дверью в горнице, потом в сенях. Что-то упало на пол и покатилось. Сердитая ушла мать на работу, даже завтраком нас не накормила.
Мы с отцом принялись хозяйничать. Он затопил печку. Я начистил картошки, принес воды. Через полчаса завтрак был на столе.
— Что-то ты рано из ночного вернулся? — спросил отец. — Комары одолели?
— Не комары…
— Подрался?
Я пощупал лоб. Там и правда вскочила увесистая шишка.
К утру злость на Бамбулу прошла. Пожалуй, я погорячился. Не надо было уходить. Не по-товарищески… Всю ночь Бамбула пас лошадей один.
— С кем, спрашиваю, подрался?
Я объяснил отцу, что шишки бывают не только от драк, а по другим причинам. Сверху, например, может что-нибудь упасть. Или жук-носорог с лету ударится в лоб — раз! — и шишка. Обязательно драться?
Отец выслушал меня и ничего не сказал. Я понимал: ему тоже несладко. Поросят надо везти из Полоцка. В купейном вагоне.
— Скорей бы вырасти, — сказал я. — Ушел бы тоже на поезд проводником.
Отец положил вилку на сторону, посмотрел на меня.
— Глупый ты, — сказал он. — Нашел героическую профессию… «Чаю не желаете?» Не мужское это дело — подносы носить.
— А-а… ты ведь…
