угол и немного пространства. Я буду принимать исповедь. Подзывать к себе буду сам, кого посчитаю нужным. Кто не пожелает, его воля.
Офицеры послушно освободили дальний от двери угол камеры. Нифонт, прежде чем направиться туда через общую толчею, вдруг почувствовал — словно укол в сердце. Причем укол этот он ощутил, когда еще раз шел взглядом по лицам, когда встретился глазами с тем, кого все называли полковником. Пройдя на освобожденный пятачок, первым позвал полковника. Тот вдруг угадал предвидение священника и, подымаясь, сказал:
— Господа, никому из тех, кого зовет батюшка, не советую отказываться. Впрочем, воля ваша.
Успел только отец Нифонт произнести над полковником разрешительную молитву, дверь в камеру со скрипом открылась, и бравый красноармеец нагло крикнул:
— Полковник Козин, ходь сюда!
Уже на выходе полковник повернулся лицом к узникам, склонил голову и попросил:
— Благословите, батюшка, — а потом ко всем: — Честь имею, господа.
— Шагай, благородие, твою мать! — выругался красноармеец.
Дверь закрылась. Минуту в камере висела тишина. Нарушил ее седой мужчина в гражданской одежде.
— Ну, если по званиям, значит — моя очередь. Подполковник Аксенов, — представился он тем, кто его не знал.
— Нет, — уверенно остановил его отец Нифонт, — сейчас вы, если желаете, — позвал он поручика, который еще недавно курил.
Вот и сейчас он достал последнюю папиросу, но прикурить ее не успел.
— Я? А я вот покурить хотел. Чудом ведь не отобрали.
— Решайте сами, — не настаивал Нифонт.
— Покурите у стены, — горько рассудил подполковник, — а священника там точно не будет. Так что, действительно, решайте поручик.
Поручик сунул сначала папиросу за ухо, потом переложил в карман кителя, застегнулся на все пуговицы, будто собирался на военный доклад, а не на исповедь.
— Иду, батюшка...
Поручика позвали следующим. Полковник не вернулся. И далее отец Нифонт безошибочно определял, кто будет следующим, и дверь камеры отворялась, как заговоренная, когда исповедь очередного узника была уже кончена. В конце концов в камере остались только молодой юнкер и отец Нифонт.
— Я следующий, — приготовился юнкер.
— Нет, — так же уверенно, как и всем остальным, сказал Нифонт, — как вас зовут?
— Алексей.
— Алексий. Был такой человек Божий Алексий... Знаете?
— Да, помню что-то в детстве... Читали мне... А еще митрополит московский Алексий. Дмитрия Донского пестовал. А когда моя очередь, батюшка? Вы не думайте, я не боюсь.
— Я не думаю, я знаю, что не сегодня.
— Когда же? Ночь еще длинная.
— Не в эту ночь. Поживете еще, Алексий. И, — отец Нифонт печально вздохнул, — не забывайте молиться о тех, кто вышел сегодня за эти двери. Я по именам каждого запомнил, но мне — не судьба. Заучить сможете?
Пораженный юнкер со слезами на глазах смотрел на священника.
— Смогу.
Пока они повторяли друг другу имена, в камеру втолкнули новую группу офицеров и гражданских. Восемь человек.
