Я вспомнил этого парня. Аркадий Уткин, скульптор. По Валькиному тону я понял, что Уткин все-таки уговорил его.
— Позировал? — спросил я.
— Говорит, в моем лице что-то такое есть… Дора чуть не лопнула со смеху. Это в ее-то положении… Я, говорит, думала, что он урод, а его лепить хотят. Лепите, говорит, на здоровье, только потом отдайте мне этот портрет…
— Скульптуру, — поправил Дима.
— Отдайте, говорит, мне эту скульптуру, я ее в огород поставлю… А то галки одолели. Я так думаю, это она от зависти. Ну и попросил Уткина тут же на месте изобразить ее, какая есть. Так она даже из дому ушла… А он все одно изобразил ее. Я этот портрет на стену повесил. «Материнство» называется. Главное в этом портрете — живот… Руки-ноги тоже есть, но это так, между прочим… Погоди, я что-то не помню? Нарисовал этот черт бородатый ей голову?
— Ну и как, понравился Доре портрет? — спросил я.
— Я ей не сказал, что это она.
— А тебе-то нравится?
— Пускай висит, — сказал Матрос.
— Все ясно, — сказал Дима. — Валя напоролся на абстракциониста.
— Мне-то что, пускай лепит.
— Он тебя изобразит в виде молота и наковальни, — сказал я.
— Вот и хорошо… Никто не узнает.
Я по глазам понял, что Валька расстроился. Жалеет, что сгоряча согласился позировать. А теперь не откажешься…
Пришел Мамонт. Мы уже разобрали насос и подгоняли компрессионные кольца большого поршня. Возможно, успеем до гудка все сделать. Самое большее — на полчаса задержимся.
Мамонт был в хорошем расположении духа. За насос он не беспокоился, знал, что все будет в порядке. Двигая густыми черными бровями, он насмешливо смотрел на Вальку, который усердно шлифовал крохотный золотник.
— Карцев, как же так получается? — сказал Ремнев. — Самый здоровенный в бригаде — балуется с золотниками, а вот бедный Дима ворочает пудовый кран?
Карцев взглянул на Мамонта — не шутит ли начальник? — потом на Диму.
— Матрос, помоги.
— Сам справлюсь, — запротестовал Дима.
Валька был у нас незаменимый мастер подгонять золотники. Работа эта тонкая и сложная. И, как правило, Карцев поручал это дело Вальке. Я видел, как у Матроса побагровела от возмущения шея.
— Это я балуюсь с золотниками? Ну вы и сказанули, Никанор Иванович! Профессор лучше не сделает, чем я…
— Профессор, говоришь? — ухмыльнулся Мамонт. — Давай любой золотник — вмиг подгоню!
Матрос взял со стенда позеленевший золотник воздухораспределителя и его корпус.
— Прошу, — сказал он и подмигнул нам: дескать, сейчас посмеемся.
Мамонт снял кожаную куртку и, засучив рукава серой рубахи, с азартом принялся за дело. Мы молча работали и поглядывали на него: справится или нет?
— Проверяй, — сказал Ремнев. На толстом носу у него высыпали мелкие капли пота.
Валька долго возился у стенда.
— На то вы и начальник цеха, — наконец сказал он.
— Я вот к чему завел этот разговор, — сказал Ремнев, надевая куртку. — Вы должны подменять друг друга. Уметь делать все. Здесь специализация ни к чему. Вот заболел сегодня профессор…
— Я не болею, — ввернул Валька.
— …и заминка вышла бы. Кто из вас быстро смог бы подогнать золотник?
Мы молчали. Крыть было нечем.
— Вас бы позвали, — нашелся Карцев.
— Месяц вам сроку на переподготовку, — сказал Мамонт. — Чтоб все стали профессорами, как Матрос… Учтите, проверю.
В этом мы не сомневались. Мамонт не из тех, кто забывает завтра то, что говорит сегодня.
— Совсем забыл, — сказал Ремнев. — Из комитета комсомола звонили. Требуют тебя.
Я взглянул на ребят. Они молча работали. Если я уйду, им придется на час задержаться, а может быть, и больше. Не могу я сейчас уйти.
— Я человек сознательный, — сказал я. — Обойдусь без благословенья…
— Ладно, скажу, что у тебя срочная работа.
Мамонт ушел.
— В прошлое воскресенье я нашел в лесу подснежник, — сказал Дима.
— Подарил бы кому-нибудь, — посоветовал я.
— Зиночке, например, — ввернул Матрос. Мы подозревали, что Дима неравнодушен к молоденькой официантке Зиночке. Когда она обращалась к нему, Дима краснел. Других доказательств у нас не было.
— Отец нечаянно сел на подснежник, — сказал Дима. — А жалко. Красивый цветок.
— Еще найдешь, — утешил я.
— И обязательно подари Зиночке, — посоветовал Валька. — Это они любят.
— При чем тут Зиночка? — обиделся Дима.
Валька обнял его здоровенной ручищей за плечи.
— Я же тебя люблю, муха ты цокотуха! Тронь тебя кто-нибудь пальцем… Голову оторву!
— Ну тебя, Валька, — сказал Дима.
— А Зиночка хороша… И того… неравнодушна к тебе.
После гудка — мы уже заканчивали работу — пришел Вениамин Тихомиров. Я удивился: он еще ни разу не заходил сюда. Вот уже полмесяца, как Венька работает на заводе. Его назначили инженером в цехе сборки. Должность неплохая. Венька с головой окунулся в работу. Уходил утром, а возвращался в сумерках. Иногда не вылезал из цеха по две смены. Я сам видел, как он вместе с рабочими ковырялся в паровозном брюхе. Домой приходил чумазый, быстро переодевался, ужинал — и за книжки по ремонту паровозов. Венька закончил тепловозный факультет, а у нас все еще ремонтировали допотопные локомотивы, вот ему и пришлось на ходу перестраиваться.
Сашка Шуруп хвалил его: говорил, что с рабочими держится без зазнайства, не козыряет своим институтским образованием, не стесняется спрашивать, в чем сам не разбирается. Конечно, полмесяца невелик срок, но в цехе Венька уже пользуется уважением. Даже ухитрился придумать какую-то штуку, которая здорово облегчила демонтировку котла.
Мы с Сашкой тоже не могли пожаловаться на Тихомирова. Он был покладистым парнем, за годы учебы в институте прекрасно усвоил все общежитейские законы: никогда не досаждал нам, не портил настроения, не отлынивал от уборки, если возвращался ночью — не шумел и не включал свет. И даже не храпел, что особенно было мне по душе.
Какое дело привело Вениамина в наш цех? Я не мог бросить работу, мы соединяли части насоса, а он терпеливо ждал. Закончив сборку, я подошел к нему.
— Вот зашел за тобой, — сказал Венька. — Сегодня освободился пораньше.
Он уже побывал в душевой: темные, зачесанные назад волосы блестели. Указательный палец правой руки забинтован.
Я быстро помылся, переоделся, и мы вышли в проходную.
— Чего не пришел на партком? — спросил Венька.
— И ты едешь?
— Не нравится мне это дело, — сказал Венька. — Тут с работой еще не освоился, и на тебе — посылают в какую-то сельскую глушь… Я думал, только в институте такая мода — на картошку посылать. Оказывается, у вас тоже?
— Какая картошка? — засмеялся я. — Даешь посевную кампанию!
— Некстати все это, — сказал Венька.
