Он расстроился, а мне не хотелось его утешать — я еду в деревню с удовольствием. Каждый день слушаю последние известия, вчера сообщили, что в южных районах области сев яровых идет полным ходом.
— Чего же ты не отказался? — спросил я.
Венька взглянул на меня, снисходительно усмехнулся, — дескать, какой ты быстрый, не так-то просто на парткоме отказаться, — и спросил:
— Долго продлится эта… посевная кампания?
Я ему ответил, что недели две, а может быть, и месяц. Венька совсем расстроился.
— Сколько напрасно выброшенного времени, — сказал он.
— Человек, который построил дом, посадил березовую рощу или вспахал целину и снял урожай, — может умереть с чистой совестью, он уже что-то после себя оставил.
— Андрей Ястребов, — сказал Венька. — Ты сочинил стихотворение в прозе… Пошли в «Известия», используют в сельскохозяйственной подборке как шапку…
— Циник, — буркнул я.
— Ты поосторожнее, — сказал Венька. — Между прочим, я назначен старшим вашей группы.
— Прошу прощенья, начальник, — сказал я.
Я все-таки опоздал. Марина сидела на той самой скамейке, где я ее не раз дожидался. Один журнал лежал у нее на коленях, другой она держала в руках. Марина неравнодушна к иллюстрированным журналам. Покупает все без разбору.
Солнце остановилось над Крепостным валом. Блестели лужи. Днем прошел дождь. Самая большая лужа была у автобусной остановки. И как в тот день, когда я повстречал здесь большеглазую девчонку в лыжном костюме, люди, выбираясь из автобуса, попадали прямо в лужу. Ни шоферы, ни пассажиры, ни председатель горсовета (он, правда, мог и не знать про эту лужу, так как ездит на персональном ЗИМе) — никто не мог догадаться перенести остановку на пять метров дальше. Там было сухо. Настроение у меня было приподнятое, и я, спрыгнув с автобуса, решил услужить человечеству. Взвалив на плечо серебристую трубу, закрепленную на чугунном автомобильном диске, я потащил ее на новое место. На трубе был щиток, обозначавший автобусную остановку.
Раздался знакомый внушительный свисток. Я остановился. Ко мне, поддерживая кобуру, трусил маленький краснощекий милиционер. Откуда он взялся? Кое-кто из прохожих остановился. Марина подняла голову от журнала и увидела меня. Лицо ее стало изумленным. Я помахал ей рукой и улыбнулся.
— Силу девать некуда? — спросил милиционер, зачем-то открывая коричневую полевую сумку.
Я стал ему объяснять, что решил сделать доброе дело. Ведь это не порядок, когда люди прыгают из автобуса в лужу?
Милиционер между тем достал из сумки книжечку, полистал ее и оторвал страничку. Задумчиво взглянул на меня и оторвал вторую.
— Рубль, — коротко сказал он.
Мне не жалко было рубля, но захотелось убедить блюстителя порядка. Пока я доказывал, он со скучающим видом смотрел мимо меня. Белые бумажки трепетали в его руке. Закончив свою прочувствованную речь, я повернулся, чтобы уйти, но милиционер остановил меня.
— Платить будете? Или в отделение пройдем? — спросил он.
Я протянул рубль, а когда он, вручив надорванные посредине квитанции, хотел уйти, хлопнул его по плечу. Милиционер так и присел. Глаза у него в первый раз стали удивленными.
— Молодец, старший сержант, скоро майором будешь, — сказал я.
— Никак выпивши? — спросил милиционер.
— Чего с ним разговаривать? — сказала какая-то решительная женщина, наблюдавшая за этой сценой. — За шкирку — и в милицию… Будет знать, как…
— Что как? — полюбопытствовал я.
— Глазищами-то так и сверкает, — сказала женщина и демонстративно отвернулась.
— Что он сделал? — спросил мужчина в белой кепке.
— За такси не заплатил, — ответила решительная женщина, которой не понравились мои глаза.
Милиционер, свято выполнив свой долг, не спеша удалился. Разговоры прохожих ему давно прискучили. Проходя мимо трубы, которую я метра на три успел оттащить, он остановился, сунул руку в карман и снова достал маленький блестящий свисток. Но так как я был рядом, свистеть не стал.
— Нужно поставить на место, — сказал он, не глядя на меня.
— А как же рубль? — спросил я.
— Я ведь выдал квитанции.
— Два раза за одно и то же не наказывают, — сказал я. — Надо, младший сержант, читать устав.
Милиционер немного подумал и сам обхватил руками железную трубу. Но поднять ее оказалось ему не под силу.
— Помоги же! — наконец человеческим голосом попросил он.
— Гони назад рубль, — сказал я.
— А пять суток получить не хочешь?
— Тащи сам… А вообще, оставь лучше на месте.
— Давай не учи… — пробурчал милиционер и, повалив на себя трубу, покатил диск по асфальту на прежнее место. В лужу.
Это был молоденький милиционер. Еще не опытный. Другой бы так с нарушителем не разговаривал. Для ревностного блюстителя порядка автобусная остановка — закон. Может быть, это граница его участка. А я мало того, что нарушил эту границу, так еще передвинул ее, и, возможно, не в ту сторону.
Марина сидела на скамейке строгая и осуждающе смотрела на меня.
— Андрей, когда ты станешь серьезным? — спросила она.
— И ты против меня? — сказал я.
— Я взяла билеты в кино.
— У меня идея — давай возьмем лодку и поплывем по течению… Где-нибудь ведь кончается Широкая?
— До начала семь минут, — сказала Марина.
У кинотеатра мы столкнулись с Венькой. Все билеты были проданы, и он охотился за лишним.
— Какая досада, — сказал он. — Перед самым носом кончились!
Венька с любопытством рассматривал Марину. Он даже забыл про билет. А тут как раз пожилой мужчина продал лишний билет. Венька бросился к нему, но было уже поздно: билет перекочевал к худенькой девушке в очках.
— И тут прошляпил! — сказал Тихомиров.
Я познакомил его с Мариной. Венька стал что-то говорить, но Марина, едва взглянув на него, повернулась ко мне:
— Мы опаздываем.
Венька проводил нас до самых дверей, и видно было, как ему хотелось пройти в зал вместе с нами, но толстая контролерша выросла на его пути.
— Не отчаивайся, — сказал я. — Вечером в общих чертах расскажу…
Фильм был про войну и любовь. И заканчивался он, в отличие от большинства кинокартин, трагически. Она попала в плен, и ее повесили, а он погиб в последний день войны. У Марины грустное лицо и покрасневшие глаза.
Еще сумерки прятались за Крепостным валом и заходящее солнце, рассеченное узкими черно-синими тучами, красноватым отблеском озаряло крыши домов, но на небе, тронутом легкими барашками облаков, уже ярко сияла полная луна. На площади зажглись фонари, и свет их в этот час был бледным и невыразительным. Нас обогнал высокий человек в побелевшем на сгибах брезентовом плаще. На плече, дулом вниз, охотничье ружье, в руке позвякивал поводок. Пятнистый сеттер бежал далеко впереди. Охотник звучно протопал в подвернутых болотных сапогах и свернул за угол. Я позавидовал ему. Человек провел день за городом. Видел, как взошло солнце, дышал лесным ветром, бродил по желтой прошлогодней траве,
