Путник молчал. Он, казалось, был смущен, словно виноват был в том, что брел по обочине в ночное время и мешал Петровичу ехать, где вздумается. Водитель же, тем временем, приходил в себя и всматривался в непривычную, черную, как ночь, одежду странника. Про рясу он понял, а вот названия скуфьи не знал. Больше его удивили стоптанные армейские кирзачи и лямки такого же армейского вещмешка на плечах. На вид ему было лет тридцать пять, но лицо и серые задумчивые глаза хранили в себе удивительное выражение детскости. «Взрослый ребенок»,— похоже, так называют людей с таким подкупающим детским взглядом. А телом — крепкий высокий мужик!
— Поп! — неправильно догадался Петрович.
Путник отрицательно покачал головой.
— Монашек! — осенило Петровича. — Настоящий монашек! — Петровичу показалось, что именно он только что придумал уменьшительно-ласкательное от слова «монах».
— Тебе куда? Поехали, мне в ту сторону, разберемся... Давай-давай! Нечего дорогу ногами месить.
Петрович искренне обрадовался неожиданному попутчику, а, главное, — вдруг понял, что кому-то в эту ночь может быть хуже, чем ему. Он картинно поежился, прежде чем хлопнуть дверцей, — мол, смотри, там темно и холодно: май здесь — не май-месяц, да и июнь еще не лето, ночами на улице не то что свежо — холодно. Инок залез на пассажирское сидение и поставил в ноги вещмешок.
— О! Щас веселее будет, — обрадовался Петрович, лихо рванул машину с места, поглядывая на монаха.
Тот молчал с еле заметной улыбкой на губах.
— Ну, давай, агитируй меня! — восторженно предложил Петрович. — За Бога агитируй! Вам же, как человек попадет, вы его сразу месить-крестить! Ну?! Или тебя агитировать не учили?
Монах вопросительно посмотрел на водителя. Тот насторожился:
— Чего молчишь? Как зовут-то? Меня — Сергей Петрович. Свои просто называют Петровичем, и тебе можно...
Монах достал откуда из-под рясы карточку, типа визитки, на которой было написано «Алексий».
— Лёxa, стало быть? А чего, языком сказать не можешь? Немой, что ли? — Петровичу показалось, что инок кивнул, и он тут же взорвался от вопиющей к нему несправедливости: — Во! Немой! Послал же Бог попутчика! Я тут, понимаешь, к беседе приготовился, а мне во как выпало! Ну, косить-месить, что за невезуха. Понимаешь, Алёха, я ж почти засыпать за рулем начал, мне напарник нужен, хоть не за рулем, но в беседе. Говорить со мной надо, понимаешь?
Инок вроде как снова кивнул.
— Вот попал, а?! Эх, рулить-катить, я думал ты мне про Бога расскажешь. Честное слово, даже обрадовался бы. Я, между прочим, крещеный. Мать крестила. Ну, знаешь, как в советские времена было: на всякий случай. Коммунизм строим, а вдруг Бог тоже есть... Короче, Ленину — слава, а Богу — душу. Бабка так говорила. Но в церковь я не ходил. Нет, был, конечно, несколько раз. Но, как на экскурсию... Да еще когда своих детей крестил. А чего? Меня крестили, значит, и я своих крестить должен. Верно? Вырастут — разберутся. А чего у тебя большого креста нет, как у батюшек? Ну, на груди такой? О... Молчишь... Ну тогда извиняй, брат, говорить я буду. Уши-то у тебя, я так понял, работают? То-то... Так что я тебе щас исповедь на пару часов заряжу, а, может, и более. А ты мне за доставку грехи отпустишь! — Петрович хохотнул, подмигивая монаху, но тот посмотрел на него серьезно, все тем же обезоруживающим почти детским взглядом. Стало как-то неловко...
— Вот, — неопределенно прокомментировал ситуацию Петрович, но быстро вернулся в нужное ему русло: — Везет же мне нынче. Гаишники два раза оштрафовали. Два раза! Я превысил-то всего на десять километров в час. А им, видишь ли, семью кормить надо. Вот бы твой Бог щелкнул им с неба по фуражкам! Где Он был, чего делал? Какая иномара пролетела бы, и чирикнуть не успели, а я еле эту колымагу раскочегарил, тут они и бегут из кустов. Палочками-радарами машут, счастливые — деньги едут. Всю жизнь в кустах сидят — подосиновики сизоголовые. Подводная одиссея команды Кусто... Кустарное производство. Приличные люди в кусты по нужде ходят. Ага. Пойдешь по-малому, а там мент со своим шлагбаумом. Вы мочитесь с превышением скорости, с вас штраф... — Петрович вдруг замолчал с блуждающей улыбкой и вспомнил: — А я в детстве милиционером хотел стать. Кино, наверное, насмотрелся. После армии, чуть было, туда не вляпался. Уже и документы подал. Надо было психологические тесты проходить. Бог отвел...
* * *
— Алеша, подсекай, клюет! Тяни же! Тяни! Ох, и повезло тебе! Это не лещ, а лапоть целый!
Серебристый лещ мощно —
