– Сейчас лето, пацаны разъехались.
– Это хорошо.
– А ты за Рабочий часто лазишь?
– Ну, так. Как все пацаны.
– Расскажи мне что-нибудь.
– Что тебе рассказать?
– Не знаю. Что-нибудь интересное.
– Ну, это… Ничего особо интересного… Так, в футбол играем с пацанами, иногда выпьем по тридцать капель, само собой… А, вот – могу рассказать, как физика своего чуть не грохнул в восьмом классе.
– Что, серьезно?
– Ага. Он меня после уроков оставил – я формулы на парте написал перед контрольной, а он засек. За контрольную – двойку, и говорит, чтоб пришел еще после уроков и вымыл парту. Я б не пошел, но тут как раз Гнус в кабинет забежал, директор наш. Услышал и говорит: чтоб пришел обязательно, я прослежу. Ну, думаю – ладно, приду. Пришел, взял тряпку, намочил. Шариковая ручка плохо отмывается, но, в общем, вымыл. А физик говорит: помоги мне еще одну работу сделать. А он что-то там в кабинете своем переделывал. Показывает на штырь в стене, под потолком – на нем раньше экран висел. Говорит – помоги, типа, отпилить, и дает ножовку по металлу. Ну, я лезу на лестницу, а он ее, типа, держит, чтоб я не упал. Я себе пилю, а он трындит, как в шахте работал до института и как там ему классно было. Я пилю, особо не спешу, а штырь толстый – сантиметра два или больше, думаю про свое. Не заметил, как отпилил почти весь. Тут штырь резко отламывается-и вниз, физику чуть не по голове – может, сантиметр какой. А штырь тяжелый – килограмма два. Физик сразу и не понял, в чем дело – тормозной мужик. Смотрит на меня, потом на пол, на штырь этот, потом начинает вопить – типа, я его чуть не убил, а у него дети малые, никакой техники безопасности, если б я в шахте работал, то меня б самого давно убило.
Ленка хохочет.
– И что, ты всегда такой?
– Какой?
– Ну, опасный.
– Не, не всегда.
– А учишься хорошо?
– Не-а, так себе. До девятого хорошо учился, без троек.
– И я тоже до девятого. А потом как-то лень стало…
Она улыбается.
Щелкает замок, открывается дверь шестнадцатой квартиры. Выходит пацан в шортах и белой майке. В руке – бутылка шампанского. Сбегает вниз по лестнице, на ходу кивает Ленке головой.
– Привет.
– Привет.
Хлопает дверь подъезда. Я спрашиваю:
– Твой сосед?
– Ага. Студент. В пединституте, на четвертом курсе.
Она поворачивается к окну, я тоже. Внизу стоит белая «тройка», в ней несколько человек. Пацан садится сзади, и тачка отъезжает.
Я говорю:
– Сейчас бы шампанского – за счастье.
– Да, я б тоже не отказалась. – Она улыбается.
– А я думал – ты не пьешь.
– Почему это ты так думал?
– Ну, так просто.
– Вообще, если шампанского или вина, то да, с удовольствием, а водку – не люблю.
В подъезде уже темно. Сидим молча. Не знаю, про что еще говорить.
– Вообще, скучно летом, – говорит Ленка. – Заняться нечем. Скорей бы сентябрь – «Резонанс» откроется.
– Ходишь на дискотеки в «Резонанс»?
– Ага, хожу.
– Часто?
– Как когда. Бывает – каждую неделю.
Снова молчим, потом я говорю:
– Давай как-нибудь опять встретимся, погуляем. Можно завтра.
– Нет, завтра я не могу. Давай послезавтра, часов в шесть.
– Я за тобой зайду.
– Прямо сюда, в пятнадцатую?
– Ну, да, а что тут такого?
– Не надо. Мама будет дома. Жди меня здесь.
– Хорошо. Пока.
– Пока.
Она поднимается, идет к своей двери, открывает ее ключом и заходит в квартиру.
Я сбегаю вниз, выхожу из подъезда. Старух на скамейке уже нет. Я иду к остановке «пятерки».
Народу в троллейбусе мало. Несколько баб и мужиков с сумками – едут с дачи, и пацаны с бабами в нормальных шмотках – домой со стрелы.
Эта Лена – вроде ничего баба. Раскрутить бы ее побыстрей, только где? Надо, чтоб была свободная хата. Ко мне она, скорее всего, не пойдет, если позову. А вообще, пацаны говорят, что самый цимус – это когда палку ставишь у бабы дома.
Выхожу из троллейбуса у таксопарка – надо пересаживаться на «двойку». Чтоб не делать большой крюк, иду через СМУ: перелажу через забор, прохожу мимо автокранов и всяких других машин. Собаки у них нет – я знаю, – а дед-сторож сидит в своей будке, и все ему до жопы. Опять перелажу через забор – и вот остановка, завод Куйбышева.
Подъезжает троллейбус, я сажусь. Едем по мосту над железной дорогой. Слева – цеха завода Куйбышева, верхушки труб все в дыму. Справа – забор клейзавода, за ним – горы костей. Мы, когда были малые, ездили туда бить крыс, носились по костям с камнями и палками.
Окна открыты, и с клейзавода тянет тухлятиной. Некоторые в троллейбусе кривятся, зажимают носы.
Я с бабой еще ни разу не ходил и вообще никаких делов не имел, только раз старые пацаны позвали на «хор», в конце девятого класса.
Иду домой от Батона – поздно, часов в одиннадцать. Слышу – в детском саду, в беседке кто-то базарит. Я подваливаю – вдруг кто знакомый, посидеть еще можно, потрындеть, домой идти неохота. А там – человек пять старых пацанов, все знакомые. Бухие в жопу, и баба с ними – Светка Азаренок, она на год старше меня училась. Ходила всегда в шерстяном трико под платьем – и зимой, и летом – и на пацанов, которые младше, залупалась. Раз их класс дежурил по школе, и Азаренок споймала какого-то малого – пробежал по коридору. Трясла за шкирки и говорила:
– Ну-ка проси прощенья. Скажи: «Тетенька, прости засранца».
Говорили, она ебется, но я еще малый тогда был – седьмой класс, не до того еще. А после восьмого она ушла в семидесятое учило.
– Привет, Бурый, – говорит Куля. – Поебаться хочешь? У нас уже ни у кого не стоит.
Азаренок сидит в углу, на скамейке. Черная короткая юбка – чуть жопу закрывает – черные колготки и синяя кофта. На пацанов вообще не смотрит – типа, она не с ними.
– На хуя тебе с малыми связываться? – говорит Косой.
– Тихо ты, это свой пацан. Пусть засадит ей. Ты ж еще мальчик, да?
– Какой, блядь, мальчик?
– Ладно, не психуй, а то конь откусит хуй. Не сцы – у нее триппера нет, это точно знаем. Если хочешь – ебани сначала.
