— Бери.
Ангел оглянулся и направился к крыльцу. Там, спрятавшись за дощатым забором, он выгреб из своих карманов десятка два блестящих кубиков.
— Хватит?
— Не жирно, — заметил Юрка.
— Потом еще дам, — сказал Ангел.
Юрка не понимал: что случилось с Гришкой? Сам пришел к нему и принес эти шоколадные кубики. Не ругается, добрый такой. Что он задумал?
Усевшись на мокрую ступеньку, Ангел потер меховым рукавом голенища хромовых сапог. В голенищах отразилась лужа, подступившая к самому крыльцу. С крыши срывались увесистые капли и со звоном разбивались о ледяной бруствер, опоясывавший избу. Капли выдолбили во льду круглые лунки.
С кладбища, что на пригорке приткнулось к деревянной церквушке, доносились отрывистые крики. Это галки кружились над высокими голыми березами и осинами. На деревьях чернели большие прутяные гнезда. Издали они напоминали шапки, которые будто кто-то нарочно забросил на ветви.
— Гусь, — помолчав, сказал Ангел, — сегодня опять машины пойдут.
— Ну и что? — насторожился Юрка. — Они каждый день ходят.
— Еще бы пару ящичков какавы.
— А этого не хочешь? — Юрка показал Ангелу кукиш. — Работай один. В этом деле я тебе больше не помощник.
Глаза у Гришки стали злыми. Он готов был вскипеть, но сдержался.
— А я хотел погрузить продукты на машину твоему корешку — и будь здоров… На барахолку!
Юрка задумался. Ради того чтобы развязаться с Ангелом, он готов был еще раз забраться в кузов машины. Но Гришка хитрый… Загонит на барахолке продукты и опять сюда заявится.
— А потом махну в Сибирь, — словно читая Юркины мысли, говорил Ангел. — Там у меня есть…
— Тетка! — подсказал Юрка.
— А ты откуда знаешь? — удивился Ангел.
— Знаю.
— Какая тетка? — рассмеялся Гришка. — У меня там дружок кантуется… Мы с ним прошлым летом такое дельце обтяпали!
«Дружок у него… — думал Юрка. — Заливает, собака!»
— Сам воруй какаву, — сказал он. — Я не буду.
И опять Ангел не стал спорить, поднялся с крыльца, запахнул на груди меховую тужурку.
— Ну и врать ты здоров, — усмехнулся он. — На фронт полетит… Да тебя и близко к самолету не подпустят!
— Меня подпустят… — сказал Юрка.
Ангел ступил сапогом в лужу. И в луже все закачалось: синее небо, крыша, маленькое белое облако.
— Когда тебе принести твою долю? — уже у калитки спросил он.
— Можешь не приносить, — сказал Юрка. — Ты ведь на барахолку собрался?
— Погожу… — многозначительно сказал Гришка и, треснув расшатанной калиткой, зашагал прочь.
Юрка проводил его взглядом и тяжело вздохнул. Неспокойно стало на душе. Не такой человек Гришка Ангел, чтобы по-доброму убраться отсюда. Жди беды…
Рита читала «Айвенго», а Дик дремал возле печки. На Юрку не обратил внимания. Видно, крепко обиделся.
— Противное лицо у твоего дружка, — сказала Рита. — Красное и все в белых лишаях.
— Наплевать.
Юрка нагнулся и достал из-под скамейки зеленый сундучок, где хранились его пожитки. Сложил туда кубики с сухим какао. Подошел к Рите и пять штук высыпал ей на колени.
— Это тебе, — сказал он. — Говорят, сладкая штука.
Рита развернула кубик и откусила кусочек.
— Ага, — кивнула она, — сладкая.
Юрка тоже съел один кубик. А другой, развернув, протянул Дику.
— Возьми!
Дик не шевельнулся. Тогда Юрка присел на корточки и положил кубик перед самой мордой. Дик, скосив глаза, посмотрел на шоколад, облизнулся, но не взял.
— Как хочешь, — сказал Юрка и отошел.
— Где ты достал?
— Ешь, — сказал Юрка.
— Хочешь, я сейчас приготовлю настоящее какао? — спросила Рита.
— Валяй.
Юрка услышал глухое ворчание. Дик не выдержал характера. Он оскалил пасть и, склонив набок голову, осторожно взял белыми зубами коричневый кубик.
НЕБО И ЗЕМЛЯ
Снег на аэродроме больше не нужно было расчищать. Под апрельскими лучами солнца он и сам весь растаял. Зато жидкая грязь широко разлилась кругом. Сухой была только взлетная дорожка. Она почти не пустовала. Штурмовики то и дело взлетали и садились. Юрка привык к реву моторов и больше не обращал внимания на самолеты. Он многих летчиков знал в лицо. Здоровался с ними. И они с ним здоровались как полагается, за руку.
Своим стал человеком на аэродроме Юрка. Среди его знакомых Герой Советского Союза весельчак и балагур Вася. Встречаясь с Юркой, он первый подавал ему руку и спрашивал, как равного: «Что новенького?» — «Работаем помаленьку», — басовито отвечал Юрка.
Официантки из офицерской столовой нежно называли летчика Вася-Василечек.
Бригада, в которой работал Юрка, занималась дренажем летного поля. Копали неглубокие канавки, по которым отводили воду, вырубали из земли квадратные лепехи дерна и укладывали в поле.
Катя сбросила шубу и сразу стала стройной. Лицо и обнаженные до локтей руки успели загореть. К Юрке она по-прежнему относилась по-матерински. Работой не перегружала, но не давала бездельничать.
— Ничего, Ежик, — задумчиво глядя на него, говорила она, — пойдешь в школу…
— Не пойду, — мотал головой Юрка. — Отвык.
— Сколько ты закончил?
— Четыре.
— Попадешь ко мне, — улыбнулась Катя. — Я как раз веду пятые — седьмые.
— Сказал, не хочу учиться, — упрямо твердил Юрка. — Я буду летчиком.
— Кто же тебя, безграмотного, к самолету допустит?
— Никто… Северов.
— А ты поговори с ним, — не отвязывалась Катя. — Можно быть летчиком без образования?
Юрке такие разговоры не нравились. Учительница, а не понимает такой простой штуки: пока Юрка будет учиться в школе, война кончится, а он хочет сейчас летать.
Юрка лопатой подгонял к канаве желтую пенящуюся воду, когда вдруг увидел приближающегося к нему Константина Васильевича. Летчик был в расстегнутой куртке и забрызганных грязью хромовых сапогах. Шлем он держал в руке. Ветер шевелил на его голове черные волосы.
— Готов? — спросил Северов и заговорщицки подмигнул.
У Юрки бешено заколотилось сердце. Наконец-то! Летчик сдержал свое слово. Сейчас они вместе сядут в самолет и полетят фашистов бомбить. Он далеко отшвырнул лопату и зачем-то стал ладонью приглаживать волосы на голове.
— Ты куда это собрался? — строго спросила Катя, с любопытством поглядывая на Северова.
— Я сичас… — заторопился Юрка. — Я в один момент, теть Кать, слетаю и… обратно.
— Куда слетаешь? — Катя не на шутку всполошилась. — Кто тебя возьмет?
— Я, — улыбаясь, сказал Северов.
— Да кто вам… Какое вы имеете право? — Катины глаза стали гневными. — Я вам не позволю!
