довольной. Белка, вытянув ноги, лежала на половике и щурилась. Она была сыта по горло. Ночью на чердаке она отлично поужинала. Поймала три мыши. Могла бы поймать крысу, но связываться не захотела. Она, Белка, в любое время может забраться на чердак и плотно закусить. А Дик пускай завидует и зубами щелкает.
После чая бабка принесла из сеней горшок с молоком, налила Юрке полстакана, немного себе и Белке в блюдечко. Кошка решила покапризничать. Она даже не посмотрела на молоко. Наоборот, взяла и глаза зажмурила. И тогда Дик не выдержал: встал и решительно направился к блюдечку. Белка сначала открыла один глаз, потом второй. Белка вознегодовала: как он смеет! Вскочила и — хвост трубой — пошла на Дика. Но уже было поздно: Дик два раза высунул язык, и молоко с блюдечка исчезло. Глаза у Белки округлились. Она подскочила к Дику и лапой стукнула его по морде. Но пес сделал вид, что ничего особенного не случилось. Белка обнюхала порожнее блюдце, фыркнула и, оскорбленная, гордо удалилась, задрав к потолку пушистый хвост.
— Подохнет животина, — сказала бабка, видевшая всю эту картину. — И зачем она тебе, Юрушка? Гляжу я, нет никакого проку от нее. Одни блохи.
— Чистый он, — сказал Юрка. — Нет блох. Мы со Стаськой с час искали — ни одной.
— Отдай ты его от греха подальше… Этакий волчище. Чего доброго, нас сожрет с голодухи-то.
— Человеков собаки не едят.
— Белку.
— И кошек не едят.
— Отдай солдатам на кухню. Ишь брюхо-то подтянуло.
— Нельзя солдатам… — загорячился Юрка. — Летчики подарили. Понимаешь?!
— Не отдавай, — сказала бабка. — Мне что… Сдохнет псина. Кожа да кости. Я бы отдала.
Не понимал Юрка, за что бабка Дика не любит. А Дик, дурак, так и ходит в избе за ней по пятам. Куда бабка, туда и Дик. Но как-то раз все прояснилось. Юрка прибежал откуда-то и видит — сидит бабка перед Диком на корточках и подает по одной мозговой косточке. А кости лежат у нее в переднике. Дик деликатно берет из рук кость и в два счета расправляется с ней. А бабка подает следующую и приговаривает да так ласково:
— Ешь, дурашка… Гляди не подавись. А зубищи-то, бог мой!
Юрка стоял у нее за спиной, и ему хотелось расцеловать бабку. Так вот почему Дик ходит за ней. Подкармливает потихоньку. Наверное, полдеревни обежала, а костей раздобыла где-то. Ай да бабка Василиса!
— У Ширихи достала? — спросил он.
Бабка вывалила из передника кости, кряхтя поднялась.
— Не твоя забота, — ворчливо сказала она. — За водой бы сходил. Носит тебя где-то.
Вечером к бабке на постой пришли два солдата и старшина. Лица у них круглые, сытые. Форма новенькая, сапоги с блеском. Они развязали вещевой мешок, достали из него буханку хлеба, круг колбасы, банку тушенки.
— Бабуся, — обратился к хозяйке старшина, — будь добра, вздуй нам самоварчик.
— Гляжу я, идут, едут по дороге туда служивые — все в пыли, почерневшие, а вы белые, чистые… — сказала бабка. — Иль у вас должность иная?
Бойцы рассмеялись. Старшина с сухим треском разломил колбасу на три части и ответил:
— Мы, бабуся, по продовольственной части… Из интендантского взвода.
— Не воюете, значит… При кухне?
Бойцы опять рассмеялись.
— Чтобы солдат мог воевать, — сказал старшина, — он должен быть сытым. А если брюхо пустое — у солдата из рук винтовка валится. Вот и соображай, бабуся, при чем мы: при кухне или при фронте…
— А мой сынок, Мишенька, на передовой. Уж второй год пошел.
Один солдат вытащил из черных ножен финский нож и крупными ломтями накромсал хлеб. Юрка, глотая слюни, ждал, когда его и бабку пригласят за стол, но солдаты что-то не спешили. Они накладывали на хлеб розовые пахучие ломти свиной тушенки и, посолив, откусывали по громадному куску. Когда с тушенкой было покончено, принялись за копченую колбасу. Ели ее не очищенную. Жевали долго, со смаком, Юрке казалось, что у них скулы отвалятся. Ничего, не отвалились даже после второго круга колбасы.
Запах колбасы бил Юрке в нос. Дик уже минут пять носился по избе, стараясь не смотреть на стол. Он чуть слышно скулил.
— Красивая собачка, — с полным ртом сказал старшина. — Только худая.
— Эй, песик! — позвал солдат. — На…
Он отломил кусок хлеба и бросил Дику. Дик, опустив хвост, подошел к хлебу и в мгновение ока проглотил. Постоял на месте, обнюхивая пол и поглядывая на солдат, потом, виновато взглянув на Юрку, отошел к порогу. Юрка его не винил. Он бы и сам…
— Он настоящего шпиона поймал, — сказал Гусь.
— Умница, — ласково посмотрел на Дика второй солдат и, отломив кусок хлеба побольше, обмакнул его в банку из-под свиной тушенки. — Как звать-то его?
— Дик.
— Иди сюда, Дик, — позвал солдат. — Иди, я тебе кусочек…
— Возьми, Дик! — подтолкнул овчарку Юрка.
Дик подошел и впился голодными глазами в хлеб, который высоко держали над его носом.
— Служи, — сказал солдат.
Юрка не успел сказать, что Дик таким пустякам не обучен, овчарка прыгнула и схватила хлеб вместе с пальцем. Солдат тоже подпрыгнул не хуже Дика и заорал:
— Кусил… Сволочь!
Старшина и другой солдат схватились за животы.
— Ой, худо мне, — стонал багровый от смеха старшина. — Служи, говорит… Это же овчарка, дубина!
Солдату было не до смеха. Из пальца текла кровь. Он очень рассердился. Схватил пустую банку и замахнулся.
— Не стоит, — сказал Юрка. — Еще не так хватит.
Солдат сердито посмотрел на Гуся.
— На цепь посади… такую зверюгу!
Отношения были испорчены. Хотя старшина и другой солдат подсмеивались над товарищем, но и они поглядывали на Дика с опаской. Больше никто не предложил ему хлеба.
Закипел самовар. Старшина достал из мешка кулек с сахаром, банку с маслом, сухие коричневые галеты.
— Выпейте с нами чайку, бабуся, — наконец догадался пригласить он.
Юрку к столу никто не звал. «Сколько жратвы в мешке, а жмутся…» — подумал он. Вспомнил капитана и его ординарца. Недели две назад они ночевали здесь. Им еще было сутки добираться до части, а на стол выложили все, что было в мешке. И Дику перепало. Юрка с бабушкой целую неделю чай с сахаром пили.
— Садись, — сказала бабка, наливая Юрке чай.
Гусь пил чай и разглядывал постояльцев. Сразу видно, что по продовольственной части: толстомордые. У старшины брюхо ремень оттопыривает. И едят много. Солдаты-фронтовики не такие. Тоже поесть любят, но не так. И потом: «Выпей чайку, бабуся…»
— Собака-то не того… не бешеная? — спросил солдат.
— Скажете такое! — усмехнулся Гусь. — Она шпиона поймала.
— А чего это она на меня?
— Дразнил.
Старшина убрал хлеб и кулек с сахаром в мешок. Один кусок протянул бабке.
— Это я тебе, бабуся, за чай.
Солдаты вышли на крыльцо, закурили. Солнце давно село. Над зазубренной кромкой соснового леса протянулась желто-розовая полоса. Небо, меняя оттенки, готовилось к ночи. Из-за березовой рощи
