Незнакомец нехорошо усмехнулся. Его компаньон не шевелился в дверях, только изучал скучающим взглядом стыки листов облицовки на потолке вагончика. Казалось, происходящее его абсолютно не интересует.
Оба пришельца не отличались крепким телосложением, оружия у них водители не заметили. Ситуация выглядела какой-то наигранной. Что тут понадобилось этой странной паре? Грабить в лагере нечего. Рядом — военный объект. Стоит разок свистнуть, и сюда сбегутся вооруженные солдаты. Эта мысль придала Алвару уверенности. Лесоруб вооружился тяжелой сковородой и сделал шаг к незнакомцу.
— Давай выметайся и приятеля своего не забудь…
В руке у чужака громко щелкнуло, Алвар споткнулся и упал, опрокинув стол с завтраком. Пришелец повернулся к Тойво, в его руке дымился пистолет с глушителем. Напарник стрелявшего перестал изображать Аполлона Бельведерского, извлек из-под полы длинного плаща пистолет-пулемет и, широко расставив ноги, взял обоих водителей на мушку.
— Так у кого из вас ключи от машины? Тойво ошарашенно уставился на друга, тот сидел, сжимая ладонями простреленную ногу.
— У меня. — Раннен протянул ключи камуфлированному гостю.
— Поехали. — Гость махнул пистолетом на выход.
— Мой друг ранен. — Тойво угрюмо смотрел на стрелка. — Я без него не…
— Заводите машину, — оборвал главный из гостей, — а ему пока сделают перевязку. Он будет ждать вас здесь. И, пожалуйста, без фокусов.
— Вы не из службы безопасности, — запоздало сообразил Раннен.
— А разве это для вас что-нибудь меняет? — Приятель человека с пистолетом шатнул в помещение. Свободной рукой налил себе кофе. — Где у вас аптечка? Бинты, перекись водорода есть?
Оружие из правой руки он так и не выпустил. Алвар узнал парабеллум MP5R-PDW, хорошая система. Такими машинками вооружают подразделения антитеррора. Что же, черт возьми, происходит?
ГЛАВА 16.
ОСЕНЬ 1944 ГОДА.
СТОКГОЛЬМ.
Холодный косой ливень хлестал в лицо. Хлипкий плащ не спасал от ветра, с полей шляпы текло за воротник. Мокрые брюки липли к ногам, а в ботинках давно хлюпало. Но все это было не важно. Развязка приближалась, и он это прекрасно понимал, более того, ждал. Сейчас уже не погоня идет, а травля. Автомобиль немецкого военного атташе следовал за ним пять часов. За это время он успел рассмотреть и запомнить лица водителя и пассажиров. Бросив взгляд на залитую дождем витрину, он заметил на привычном расстоянии размытый силуэт машины. «Хорьх» катился сзади в пятидесяти метрах, не приближался и не отставал.
Олаф поднял воротник и направился к дверям кафе. Автомобиль остановился, из него вышел человек в кожаном плаще и двинулся следом за «объектом наблюдения». Преследователи не считали нужным скрываться: Кожаный Плащ демонстративно остановился у входа, внимательно изучил посетителей и насмешливо уставился на Олафа. Тот поплотнее зажал портфель под мышкой и направился к стойке.
— Кофе с коньяком, пожалуйста. И могу ли я воспользоваться вашим телефоном?
Человек за стойкой кивнул на телефонную кабинку. Подождав, пока Олаф отойдет от стойки, немец приблизился к ней и сделал свой заказ. Он даже не пытался узнать номер, по которому Олаф звонил. Он и так был осведомлен, что это номер русского консульства.
Дождавшись ответа, Олаф прикрыл губы рукой и произнес несколько фраз скороговоркой. На том конце линии дали согласие, назначили место и время контакта.
Олаф сел за свободный столик, пригубил кофе. С мокрого плаща натекла лужа. Человек за стойкой неприязненно покосился на посетителя. Вид у того был более чем жалкий. Немец устроился напротив, не сводя с Олафа равнодушного взгляда, закурил.
Олаф Эрикссон был звеном цепочки, связующей русскую разведку с норвежским сопротивлением. Теперь уже — последним звеном. После чьей-то ошибки прошла лавина облав и арестов, и обе группы, сначала — Ингрид, а потом и его, были ликвидированы. В последний момент Олафа предупредили, и ему удалось уйти от погони. Отстреливаясь от Квислингов, скользя на мокрой черепице, он бежал по крышам и чердакам и молил Бога, чтобы скорее стемнело. В тот вечер повезло, он вырвался из мышеловки, и даже не с пустыми руками. В одном пакете он унес схему минных заграждений киркенесского оборонительного района. Это ради нее парни из его группы часами мерзли на скалах с биноклями, блокнотами и карандашами, ежеминутно рискуя поймать пулю немецкого патруля. Что находится во втором пакете, Олаф не знал, его передал связной из группы Ингрид, вместе с ее прощальной запиской. Налаженная связь оборвалась, и пакет, в нарушение всех инструкций, нужно было передать по линии смежной ветви разведывательной сети. В нем было что-то очень важное, об этом писала Ингрид. Группу, в которую входила его невеста, блокировали в горах, уйти удалось только одному человеку. Когда у подпольщиков закончились патроны, всех оставшихся в живых взяли полицейские и передали немцам. Потом он еще раз видел невесту, это была их последняя встреча. Ингрид заметила его, стоящего на тротуаре у здания управления тайной полиции, сквозь зарешеченное окно тюремной машины, в которой ее привозили на допросы из городской тюрьмы. Он не хотел запоминать таким, сплошь в синяках и кровоподтеках, лицо возлюбленной. Ингрид улыбалась ему разбитыми губами, а он не мог даже кивнуть в ответ. Этот кошмар мучил его каждую ночь. Олаф часто дежурил возле тюремных ворот, но больше никого из группы Ингрид не видел. До этого он выступал против тех, кто призывал терроризировать оккупантов. На собраниях своей группы он с жаром доказывал, что их главная цель — освободить Норвегию, а не истребить как можно больше немецких солдат. Но с того дня, когда он увидел Ингрид в последний раз, Олаф каждый вечер отправлялся на охоту. Настигал немцев и их шпиков и карал, уничтожая всеми доступными способами. Его существование стало невозможным без холодной, расчетливой ненависти, без жажды мести. Он обернулся ангелом смерти и в другом качестве себя уже не представлял.
Немец сидел, не сводя с него внимательного взгляда.
На мгновение Олафу захотелось покончить с этим делом сию же секунду, он мог пристрелить немца за столиком, даже не вынимая пистолет из кармана плаща. Потом — рывок к выходу, и, если повезет, он прихватит с собой на тот свет еще несколько мерзавцев. Ареста и пыток Олаф не боялся, он не боялся даже заговорить. Во-первых, потому что выдавать некого — он последний, во-вторых, ему прекрасно известно, что в конце концов ломается каждый. На этот случай любое подполье или разведка предусматривает запасные ходы и специальные мероприятия, нужно лишь выждать требуемое время, продержаться, пока оставшиеся на свободе товарищи не будут в безопасности.
Впрочем, арест ему не грозил. Это подтверждал и пустой холодный взгляд Кожаного Плаща. Для немца он уже был давно мертв. Сам Олаф фашистам был не нужен, их интересовало то, что у него было при себе. Для немецкой разведки главное — не допустить передачи информации. Помешать контакту курьера и резидента можно только одним способом, и обе стороны прекрасно понимали, чем все должно закончиться. Арест иностранца в нейтральной Швеции невозможен. На каком основании? Он не сделал ничего, нарушающего местные законы. Нейтралы поступили проще — сдали его своим друзьям. Это окончательно выяснилось после того, как «наружку» шведской полиции сменили филеры из немецкого посольства. К тому времени сам Олаф немцам уже не был нужен, они и так все знали о его группе. Знали даже получателя его информации. Их интересовало только содержимое пакетов, которые удалось пронести через границу и доставить сюда, за сотни километров. Нет, арест ему не грозил. Схвати его немцы, у них возникнут ненужные дипломатические сложности. Ликвидация связного, наоборот, развяжет руки, и шведы дали на нее «добро». Рядом ни одного полицейского, наверное, специально отозвали, чтобы кто-нибудь не помешал его преследователям сделать свое дело. Интересно, кто занимается Олафом, абвер или гестапо? А впрочем, какая теперь разница?
Кожаный Плащ, словно прочитав его мысли, напрягся. Олаф усмехнулся. Еще не время, нужно дотянуть до встречи. Над столиком склонилась официантка. Олаф отметил, что девушка чем-то похожа на Ингрид. После расстрела невесты он постоянно искал у всех девушек сходство с Ингрид. И голос мягкий и глубокий. Слова пробились как сквозь вату. Чего ей? Олаф понимал по-шведски, только было трудно сосредоточиться. Болела голова.
— Желаете еще чего-нибудь? — Девушка повторила вопрос и несмело улыбнулась странному
