матроса, когда тот старался подобрать для старика поклажу полегче. С первыми лучами солнца один из разведчиков был наряжен для наблюдения за местностью, а остальные члены группы завалились спать. Засыпая в промокших после высадки одежде и обуви, Быстров испытывал полузабытое чувство, знакомое каждому военному, — чувство добросовестно выполненной настоящей мужской работы.
Разбудили его ближе к полудню. Сквозь квадраты вентиляционных отверстий на пол подземелья падали яркие солнечные лучи. В них кружились чуть заметные пылинки. На спиртовке разогрели чай и тушенку. После скорого обеда старик повел разведчиков на экскурсию по подземелью. Теперь его карта и планы пришлись как нельзя кстати. Без них разобраться в лабиринте ходов было бы просто невозможно. С разрешения командира он взял командование разведчиками на себя и занялся их муштрой. Когда-то он заставлял своих матросов береговой батареи заучивать наизусть коридоры, количество поворотов и комнат. За прошедшие два десятка лет в подземелье мало что изменилось. Только кое-где у вентиляционных колодцев ветром надуло кучки мусора. Все оборудование было в исправности. Как только связист группы установил свежие батареи — заработали внутренние телефоны. Разведчики с удивлением разглядывали оборудование для установки орудий, восхищались продуманной системой наблюдательных пунктов, с которых можно было вести наблюдение за сушей и морем. После изучения подземелья группа перебралась в кубрик батареи. Здесь было сухо и удобно. Казалось, только вчера отсюда ушли люди, чувствовался воинский порядок, сохранилась посуда, и даже парусина коек нисколько не пострадала от времени. От наблюдательного пункта на вершине скалы, в которой скрывалась выработка, шла телефонная линия.
— А это все вы строили? — поинтересовался у Быстрова за ужином один из разведчиков.
— Кое-что мы, а сами катакомбы очень древние. Последний коридор выходит в древнюю штольню, она с одной стороны обрывается в море, а с другой затоплена.
— Рассказали бы что-нибудь, может, воевали с кем?
— Воевал с немцами.
— А когда?
— В первую мировую, на Черном море… Расстались почти друзьями, легкий холодок недоверия окончательно растаял. Он бы с удовольствием остался с группой, но сам понимал, что в дальнейшей работе будет только мешать.
До субмарины Быстров и матросы добрались без приключений, огни на берегу погасли, лодка, взревев дизелем, двинулась в сторону моря. Стоя на палубе, Николай Алексеевич наслаждался летней ночью. За кормой слабо мерцал светящийся след.
ГЛАВА 11.
СТРАХИ СЕЙРУЛЛИНА.
Сейруллин Малаев боялся. Очень боялся. С чувством страха он жил с самого начала войны. Сначала он боялся мобилизации и прятался от посыльных из военкомата. Потом он боялся, что кто-нибудь донесет на него в НКВД. После того как пришли немцы, родственники помогли ему устроиться у них на службу, он стал бояться направления в татарскую дивизию «Идель Урал», активно воюющую на фронте с Красной Армией. Но он попал на службу в тыл. Его и еще нескольких односельчан придали в качестве переводчиков и охраны команде, занимавшейся заготовкой провианта для немецкого флота. Теперь ему пришлось бояться партизан и сержанта Фульке. Стоя сейчас на посту возле мазанок, в которых, вышвырнув на улицу хозяев, разместилась на постой их команда, Сейруллин просто трясся от страха. Пост — это несколько убогих домишек на окраине Мысового и грузовик — транспортное средство тыловой команды. Охрана велась парой часовых. Фульке пообещал лично расстрелять того, кто заснет на посту. А в том, что сержант умеет держать слово, Малаев уже успел убедиться лично за десять месяцев совместной службы. К татарам немец относился с большим презрением, чем к русским. Неделю назад сержант хладнокровно разнес череп из «Вальтера» приятелю Сейрудлина за то, что тот имел глупость хлебнуть перед заступлением на пост самогона, экспроприированного у какого-то деда-хохла.
Бухту, окаймлявшую рыбацкую деревушку, где они остановились, со всех сторон окружали скалы. Самое подходящее для партизан место. Да и в самой деревне, похоже, было нечисто. Встречаясь взглядом с местными, они, вместо привычного страха, частенько замечали что-то другое. Местные жители не причитали, когда немцы и татары-полицейские забирали что-то из продуктов. Знали будто, что скоро смогут забрать все это обратно. После ужина Малаев отвел в сторонку старшего из числа его односельчан Исраила и спросил, не заметил ли тот чего странного в поведении жителей деревушки?
— Заметил, они словно чего-то ждут. Надо отсюда уходить.
В деревне они были уже полтора дня, и, как назло, Фульке, обрадованный такой покладистостью со стороны «русиш швайне», покидать ее совсем не торопился. Он решил, что главные запасы местные спрятали где-то в окрестных скалах, и раз так, то их стоит поискать. Этим он собирался заняться с утра. Тактика обычная: взять заложников, пригрозить расстрелом, «туземцы» сами притащат все, что у них еще осталось. Подобные акции Фульке уже приходилось устраивать. Обычно для пущего веселья он устраивал показательный расстрел саботажника, назначенного наугад из местных жителей. Стрелял холостыми патронами. Или боевыми — тогда палил рядом с целью.
Часовых сержант расставил с таким расчетом, чтобы каждый мог видеть соседа. С наступлением темноты они должны были подавать друг другу сигналы электрическим фонарем с интервалом в пятнадцать минут.
Сейруллин «пощелкал» лучом в сторону грузовика, охраняемого Исраилом. Оттуда в ответ несколько раз вспыхнул тусклый кругляшок света. Батарейки садились, но раздобыть новые в этой глуши было просто неоткуда, а сержант Фульке, подверженный экономии, свойственной всем представителям «великой арийской расы», батареи из энзэ не выдавал. При этом он вполне справедливо считал, что вместо того, чтобы использовать фонари для сигнализации, его трусливое воинство попросту сажает драгоценные батареи, освещая окрестности в тщетных попытках разогнать мрак южной ночи и совершенно необоснованные (с точки зрения сержанта) страхи. Относительно страхов у Малаева было свое мнение, коренным образом отличающееся от умозрений Фульке. «Проклятый немец! Выставить бы тебя с винтовкой ночью посреди деревни, каждый с удовольствием ткнул бы тебя чем-нибудь острым, или стукнул по тупой немецкой башке чем тяжелым. Тоже наверное боялся бы, да?» Малаев вздохнул и понуро поплелся обходить пост. Неровен час, шайтан вынесет Фульке по какой-нибудь надобности на улицу и он не обнаружит часового на маршруте. Нарочито громко топая, чтобы придать себе уверенности и нагнать ужас на врагов (тайная надежда и типичная ошибка неопытного караульного: а вдруг партизаны, чтобы не нарываться на часового, услышав его грозную поступь, уйдут куда в другое место), Малаев стал обходить тот край деревушки, что вплотную примыкал к скалам. Здесь было еще темнее, от скал просто волнами исходило ощущение опасности. Неведомый враг, казалось, был везде. Малаев невольно пошел быстрее и как можно тише, иногда он резко разворачивался и тыкал в темноту штыком. Миновав участок маршрута у скал, выбрался на берег моря. Здесь татарин почувствовал себя спокойнее. У моря было чуточку светлее, слабое сияние исходило от накатывающей на берег мелкой волны. С моря дул еле ощутимый ветерок. Можно было немного расслабиться и подумать о жизни. Размышления были все больше невеселые: русские возвращались и было совсем непонятно, как жить дальше. Немцы могут отсюда уйти, и они запросто могут бросить его прямо здесь. Немцам-то что, как пришли, так и ушли. Им есть куда уходить. Для них великий поход на восток превратился в обычный набег, какие совершали предки Сейруллина в еще совсем недалекой старине. Отец Сейрулина — местный имам любил рассказывать сыну о временах, когда все ханство Гиреев беззаботно жило от набега до набега. Тогда ни один уважающий себя татарин не осквернял рук работой, все делали угнанные в Крым с Украины и юга России невольники. Счастливое время закончилось с приходом русских. Род Малаевых был не последним в ханстве, они пришли в Крым первыми среди соплеменников с войском эмира Ногая. От отца к сыну, от деда к внуку они были имамами, архитекторами и офицерами турецкой армии, некоторые даже удостаивались аудиенции при дворе султана Блистательной Порты, бывали в Стамбуле, совершали хадж, в Крыму имели земли, им было что терять. «Военная» ветвь рода захирела после штурма Перекопа войсками Миниха. Но по линии духовенства род сохранился и по сей день. Еще прадед рассказывал семейную легенду о том, что только Малаевы знали секрет водовода в поселке Семь Колодезей. С приходом русских его, прадеда, деда и его товарищей из уважаемых семей в одну из ночей отвели воду в сторону, и вода в поселке исчезла. Русские саперы потом долго рыли землю и камень в поисках воды, на окраинах поселка еще местами сохранились осыпавшиеся шурфы тех колодцев. Тогда русские ненадолго ушли, но потом вернулись, они всегда возвращаются. И
