улыбкой, со своими грустными темными глазами и со своими красивыми и яркими людьми. Иванна смутно, в самом общем виде понимала, что здесь все должно быть в комплексе – в сложившейся функциональной полноте. Нельзя исключить из этого гештальта ни гобой, ни волынку, ни высокую синеглазую скрипачку, которая за четыре минуты своего соло создала какую-то исключительную эмоцию и вибрацию, пробила, вырезала смычком окно с разноцветным лугом и дождем прямо в середине зала, ни медленный рассеянный жест руки композитора, убирающей спутанные волосы с высокого лба, ни его привычку смотреть прямо в глаза…
«Не надо», – беспомощно, теряя надежду сохранить остатки рационального мировосприятия, попросила Иванна и сама не очень поняла, к кому обращается и чего просит.
Выйдя на улицу, она долго стояла на одном месте, смотрела прямо перед собой. В поле зрения попал маленький фонтан с подсветкой – вот на него Иванна и смотрела. Люди разошлись, и она понимала, что тоже должна куда-то двигаться. И лучше пойти попрощаться с Диной, взять такси и поехать в Тель-Авив, в аэропорт. До самолета семь часов – как раз есть время доехать, попить кофе и желательно подумать. Да вот только ноги не идут.
Она вздохнула и набрала номер Юськи.
– Чего ты хочешь? – грубо спросила подруга вместо элементарного «привет». – Снова лететь в какой- нибудь гребаный лес?
– Ничего не хочу, – обиделась Иванна.
– Гонишь, – пресекла Юська бесперспективный диалог. – Ты звонишь, только когда тебе надо. Ты так устроена. Ты где вообще?
– В Хайфе, – улыбнулась в трубку Иванна.
– Значит, на исторической, мать твою, родине? – обрадовалась Юська. И уточнила: – На моей. Ну, докладывай.
– Я влюбилась, – сказала Иванна.
– Так я в курсе! – радостно заржала Юська. – А у тебя что, амнезия?
– Нет, я только сейчас влюбилась. – Иванна вздохнула и почувствовала, что заболело горло и защипало в носу. – Как выяснилось. Пожалей меня.
– А он кто? – задала Юська первый человеческий вопрос. И притом человеческим тоном.
– Не знаю, – честно ответила Иванна.
– Тогда предохраняйся, – посоветовала заботливая Юська. – Мало ли что…
Иванна оглянулась и посмотрела вверх – на гаснущий плафон концертного зала. Юськин совет опоздал. Зато теперь она знала, что в случае чего можно найти его и сказать… Хотя, собственно, что она может ему сказать? Даже простое «спасибо» в этой ситуации звучит как-то по-идиотски.
Когда Иванна возвращалась на такси к Дине, было половина двенадцатого ночи. Хайфа не спала и, похоже, спать и не собиралась. Было много электричества, и царила какая-то легкомысленная атмосфера. Веселая, совершенно не гнетущая. Поэтому Иванна не поняла, отчего вдруг ее накрыла глухая черная тоска. «Нет, – приказала себе она, пытаясь отогнать, прогнать из сознания возникшую вдруг картину – „Скорая помощь“ и полицейские машины возле дома Дины. – Нет-нет, у меня точно паранойя».
Такси завернуло к дому, и в этот момент воображаемая картина точно, до малейших деталей, словно калька с основой, совместилась с реальностью. Реальность была именно такой, которую Иванна боялась увидеть больше всего. Наверное, все жильцы высыпали во двор и теперь переговаривались шепотом, а кто-то в толпе плакал, и в ночном весеннем воздухе был разлит запах корвалола.
– Что случилось? – спросила Иванна стоящую рядом маленькую пожилую женщину.
Спросить получилось плохо – губы онемели, и во рту было сухо, но женщина поняла. Потому что тот же самый вопрос задавали все, кто подходил.
– Дину убили, соседку мою. – Женщина посмотрела на нее сухими тоскливыми глазами. – И мальчика.
Иванна смотрела на женщину – у той шевелились бледные губы.
– Оба как живые… – И снова выключили звук. А потом включили: – …Дверь была открыта… мой муж кричал: «Дина, Дина!..» А они на кухне, в обнимку… Дина и Ромочка…
– Как их убили? – спросила Иванна.
– А вы кто? – устало посмотрела на нее соседка, и взгляд ее стал более сосредоточенным. – Вы тоже из полиции?
Вопрос вывел Иванну из ступора. Надо было поворачиваться и уходить. Билеты, документы, деньги у нее с собой. В квартире Дины останется кожаный саквояж, пара джинсов, несколько футболок и всякие трусы- носки. Она не может позволить себе оказаться в числе подозреваемых. Не может пойти в полицию, сказать, что разговаривала с Диной накануне, ела мусаку, укачивала Ромуську на коленях. В результате она окажется в чужой стране, в каком-нибудь КПЗ, и ни одна живая душа не поверит в ее историю. Да и историю рассказать невозможно. А настоящих убийц не найдут никогда и ни за что.
О чем она думает?
Это не тот груз, который возможно вынести.
Если бы она не приехала…
Если бы она вообще не родилась…
Когда женщины в сербских и македонских народных костюмах пели и освещали горним светом только что созданный мир, бабушка Дина крепко обняла Ромуську, потому что уже все поняла, а маленький мучной ангел ни за что не должен был испугаться.
И ему не должно быть больно.
Возможно, ей даже так пообещали. Как комарик укусит.
Если бы она знала…
Все это началось давно, и конца и края этому не видно.
Бесполезно.
Часть вторая
– Я мерзну, а тебе смешно, – сказал он черноухому спаниелю.
Спаниель действительно ухмылялся.
– Сволочь ты, Лайсон, – сказал он, глядя спаниелю в глаза.
Спаниель подошел и уткнулся носом в его колени.
– Старая сволочь. Что бы я без тебя делал?
На него смотрел влажный каштановый глаз, немного забеленный у нижнего века глаукомой.
Он сел на пол, обнял собаку и, уткнувшись носом в теплую шерсть, плакал, сколько хватало сил. Весь вечер плакал. В результате от слез возникла кислая тошнота и резь в районе поджелудочной.
Он выпил воды, виски, снотворного, и сразу после таблеток его стошнило в горшок с драценой маргината. Драцена вздрогнула от того, что он вцепился в края горшка обеими руками, и ему вдруг показалось, будто она, драцена, даром что бессловесное растение, сейчас возьмет и задушит его двумя своими ответвлениями ствола. Как будто руками.
«Придут утром доктор Ковальски с градусником и Лена с чаем, а я задушен драценой…» – подумал он, лежа животом на ковре. Никогда он не позволял себе так раскисать.
«Придет завтра Лена, принесет чай, и я ее наконец трахну», – была следующая мысль. Мысль показалась ему более здоровой, чем предыдущая. Более оптимистичной, что ли. Эта Лена Свенссон, безупречная мамка-нянька-экономка с белыми, узкими в запястьях веснушчатыми руками и курносым носом, каждое утро приносит ему чай с гренками и жалостливо смотрит на молчаливого и угрюмого славянского мужика, который живет у них в доме вот уже третий месяц и в ответ на ее заботы сдержанно говорит «спасибо». Или не жалостливо, а снисходительно? Какая, к черту, разница? Да, надо ее трахнуть завтра. И каждое утро трахать сразу после чая с гренками. Или до. У нее, вероятно, и попа в веснушках, и спина, и грудь, и…
Возможно, тогда появится хоть какой-то смысл.
Нравится ли ему Лена Свенссон? Да как сказать.
Но не всем же входить в ультрамариновую воду Которской бухты в батистовом белом костюме…
«Спасибо», – сказал он наутро Лене Свенссон. Та кивнула и удалилась с прямой спиной, рассуждая о странных нравах славянских мужиков, о темпераменте которых она была лучшего мнения. В
