поделаешь, кто успел, тот и съел, как говорил Степан Бойцов, изредка наведывающийся в Магадан.
Синицын был на постоянной связи с орденом и знал о происходящих событиях, но Бойцов иногда привозил новости, которые не входили в общий пакет сведений, доводимых до рядовых миссионеров. Главной из этих новостей была та, что в разных концах света стали возникать следы исчезнувшего бывшего главы ордена Ивана Матвеевича Фотиева. Самого его никто не видел, но, судя по кое-каким косвенным признакам, именно он стоял за некоторыми событиями. Разведка ордена пользовалась в своей деятельности данными таких колоссов, как СВР и ГРУ, которые не подозревали, что их наработки нагло использует какая- то тайная организация, насчитывающая всего несколько сотен членов. Возможности профессиональных разведчиков стократно усиливались специфическими возможностями миссионеров, и от глаз такого союза почти невозможно было скрыть что-либо, происходящее в мире. Правда, об этом знала только одна сторона из двух, составляющих союз.
С помощью этого эффективного тандема была добыта информация об усиливающейся активности так называемой организации банкиров, которую в ордене называли союзом ростовщиков, а глава клана отступников Захар именовал не иначе как «бандой выродков-мутантов». Эта организация уже почти две тысячи лет повсюду, куда только могла дотянуться, пыталась насадить свой порядок, основы которого были выработаны в ее недрах. Россия всегда была для них лакомым куском, но, благодаря решительным действиям ордена и клана, их потуги проникнуть в страну обычно заканчивались неудачей. Да, в этом сошлись интересы непримиримых в других вопросах противников. Такая практика неопровержимо доказывала, что двум родственным группам долгожителей нечего делить между собой, но отжившие древние традиции и властные амбиции бывшего главы ордена брали свое.
Теперь ростовщики предпринимали новую и во многом удачную попытку внедрить в Россию сначала свои идеи, а потом и людей. Началось это сразу после падения власти коммунистической партии, потому что на переломе эпох, когда меняются общественные формации, в головах людей от растерянности возникают сумятица и вакуум. В это время легче всего под оглушительный треск и вой купленной прессы внедрить в их сознание выгодные для заказчиков идеи. В ход шло все, начиная с давно забытой на Западе сексуальной революции и кончая провоцированием властей на пролитие крови. Ростовщики готовы были использовать в своих интересах даже смертоносные замыслы миллиардера-мутанта Роберта Сидорина, но, слава богу, их удалось остановить, и Карл Вайсман, резидент организации, поспешно бежал из России. Бесследно исчез и Роберт Сидорин.
После этого они на некоторое время притихли, но ненадолго. С недавнего времени Вайсман снова стал наездами появляться в Москве. За неудачу с Сидориным руководство организации понизило его в ранге, отчего он был очень зол и готов на все. Но главное, что удалось узнать, — за новой попыткой ростовщиков проникнуть в Россию маячила чья-то крупная фигура, и имелись основания предполагать, что это фигура Фотиева. Разрозненные, отрывочные данные разведки свидетельствовали о том, что у банкиров появилась какая-то свежая и чрезвычайно опасная идея, используя которую они могут подгрести под себя власть в России. Именно так — подгрести, потому что они никогда не захватывали власть напрямую, чтобы не нести ответственность за возможные провалы. Отвечали всегда местные руководители.
Похоже, что неизвестную пока идею подбросил ростовщикам именно Иван Матвеевич Фотиев. После событий девяносто девятого, когда он готовил уничтожение ордена и клана в полном составе, чтобы стать прародителем новой формации людей духа, никто уже не удивлялся тому, что теперь он связался со столь презираемыми им прежде «выродками». Все это, вместе взятое, говорило об особой опасности неизвестных пока замыслов Фотиева. И у нового руководства ордена возникла мысль в случае обострения ситуации призвать к пресечению разрушительных замыслов мутантов Сергея Жуковского и его дочь, доказавших в схватке с Сидориным, на что они способны, особенно действуя в паре.
Именно с целью определить настроение Жуковского и оценить возможность привлечь его к делам ордена и наведывался в Магадан Степан Бойцов. А Синицын по его заданию вел повседневное наблюдение за Сергеем и постоянно докладывал о результатах в Москву. Но ни тот ни другой не видели никаких изменений в настроениях поднадзорного. Казалось, что Жуковский желает невозможного — прожить вместе с семьей долгий век людей духа, но ни во что при этом не вмешиваясь, живя обычной человеческой жизнью, не контактируя с сородичами и не зная их дел. А по поведению Насти и вовсе невозможно было определить, как она думает жить дальше, потому что сознание ее было наглухо закрыто от любого проникновения.
Настя, честно говоря, и не задумывалась пока особенно о своей будущей судьбе и предстоящей долгой-долгой жизни. Она была слишком молода для того, чтобы переживать за судьбы мира, а случившееся с ней девять лет назад вспоминала как увлекательное приключение. Гораздо больше ее заботили собственная личная жизнь и романтические переживания. Та полудетская влюбленность в Андрея Синицына, которую она чувствовала в восемнадцать лет, не прошла испытания временем и, главное, жизнью с ним под одной крышей. Настя знала, что Андрей боготворит ее, готов ради нее на все, вплоть до разрыва с орденом, что он очень тяжело переживает расставание, но ничего не могла с собой поделать. Жалея Андрея, она честно старалась переломить ситуацию, заставить себя вернуть прежние чувства, но в глубине души понимала — ничего не получится.
Слишком они были разными людьми. Синицына с младенчества готовили к миссионерской стезе, орден долгое время был для него всем. А Настя жила обычной беззаботной жизнью и до сих пор во многом оставалась обыкновенной девушкой, радующейся каждому прожитому дню. Даже свои приобретенные способности, кроме открывшегося таланта к художественному творчеству, она почти не использовала за все прошедшие годы. Хотя не раз так и подмывало исправить явную несправедливость или наказать подлость. Но из этого правила невмешательства было исключение. Когда Настя определяла в людях болезни и видела, что в состоянии помочь им, она всегда это делала, часто даже с ущербом для собственного самочувствия.
Разорвав отношения с Андреем, Настя часто вспоминала Павла Шевцова, бравого капитана, который тоже был по уши влюблен в нее. Последний раз они виделись в Москве девять лет назад, когда Павел отправлялся в Чечню. Настя тогда напророчила капитану, что он вернется с войны живым, хоть и получит ранение. Летом две тысячи четвертого года в один из приездов в Магадан Степана Бойцова она выведала у него координаты Шевцова и, выехав в сентябре из Москвы на Кипр, завернула на день в Тверь, где обосновался ушедший из армии Павел.
К этому времени Настя знала, что Шевцов уже три года женат на молодой женщине-враче из того госпиталя, где проходил лечение после ранения в плечо и контузии. Два года назад в семье Шевцовых родился сын, в котором капитан, а точнее, подполковник — именно в таком звании он вышел в запас — души не чаял. За свои действия в Чечне Шевцов получил звание Героя России, но нигде это не афишировал, так что знакомые и соседи даже не догадывались о его героическом прошлом.
Настя не собиралась вмешиваться в жизнь Павла, тем более расстраивать его семейное благополучие. Она хотела только посмотреть на него, хотя бы издалека. Увидела она его гуляющим в воскресный день с женой и сыном в детском парке. Настя не опасалась, что Шевцов заметит ее, потому что держалась поодаль и в крайнем случае всегда могла укрыться от его взгляда. Но делать этого не пришлось, потому что внимание Павла было полностью занято семьей и он не обращал ни малейшего внимания на то, что происходило вокруг, начиная забывать въевшуюся в плоть привычку постоянно контролировать пространство вокруг себя. И ведь это прекрасно, подумала Настя, ведь такие навыки совсем не нужны в мирной жизни.
Они оба, и Павел, и его жена, излучали любовь и нежность друг к другу и к малышу, так что Насте стало даже немного завидно. По привычке она просканировала состояние организма всех троих и их ощущения. Женщина и мальчик были абсолютно здоровы, но от того, что Настя увидела в голове Павла, она пришла в ужас. После контузии, то есть уже в течение четырех лет, его мучили постоянные сильнейшие головные боли, и непонятно было, как он их выдерживает. И главное, он никогда никому не жаловался на эти боли, так что даже жена о них не знала.
Если бы Настю спросили, что она сделала, она бы не смогла ответить. Она просто мягко прикасалась к разрушенным нервным окончаниям, что-то поправляла, что-то восстанавливала. Но она твердо знала, что уже с завтрашнего дня боли у Павла начнут постепенно утихать и вскоре пройдут совсем.
Она уезжала из Твери со щемящим чувством, что лишилась в жизни чего-то важного, хотя никогда
