дальнейшем оно развертывалось стихийно, и моя роль в последнее время была скорее сдерживающей, чем возбуждающей. До меня каждый день доходили слухи о возникновении новых ячеек, тут и там вспыхивали частичные забастовки, мне приходилось предостерегать, останавливать, уговаривать беречь силы для общей и решительной схватки. На заводе мою политику истолковали посвоему.
— Вы знаете, что говорят о вас, — сказал мне както Алексей, — что вы — агент правительства!
Это возмутило меня. После того, что я сделал для них, они не верят мне.
— Говорят, что вы подосланы от правительства со специальной целью. Они вправе не верить вам, так как вы — выходец из их класса…
О, этот проклятый катехизис! Не сделал ли я ошибки, дав его рабочим в неизменном виде? Он научил их видеть своего врага, но и сделал способными видеть врага в каждом, принадлежавшем не к их классу.
Хорошенько обдумав вопрос, я сказал:
— Что же, — надо начинать действовать…
Алексей обрадовался. Мы обсудили положение и выбрали момент, который считали наиболее удобным.
Каждый год на заводе происходили выборы: завкома, делегатов (то есть сборщиков всяческих 'добровольных' взносов), депутатов в советы и т. д. Заседания эти выродились в своего рода молебен с проповедью. Приезжал инструктор, торжественно открывал собрание 'Интернационалом' и речью, затем оглашался список намеченных ячейкой товарищей, инструктор торжественно провозглашал:
— Кто против?
Против никто не высказывался, и собрание так же торжественно закрывалось. Одним словом, это была столько же торжественная, сколько и ненужная процедура.
На таком собрании мы и решили провести первое сражение. Мы раздобыли текст никем не отмененной конституции, в которой черным по белому было сказано, что избирательным правом пользуются все граждане, не опороченные происхождением от бывшего царского дома, кроме священников и лиц, эксплуатирующих наемный труд. Только давление со стороны господствующего класса сделало так, что на выборное собрание не являлся никто, кроме членов высшей администрации, — теперь же настало время восстановить свободные выборы.
Мы с Алексеем наметили список кандидатов во главе с товарищем Алексеем — свою кандидатуру я не решился предложить, зная недоверие ко мне со стороны некоторой части рабочих; а с другой стороны, не желая показывать администрации, что я являюсь главой оппозиции, что до сих пор мне удавалось скрывать. Рабочие были предупреждены о выборах, и в день торжества скромное помещение заводского клуба было переполнено.
Тысяча избирателей — это было неожиданностью для администрации. Предчувствуя чтото неладное, избирательная комиссия затянула проверку списков, рассчитывая на то, что рабочие разойдутся по домам. Но рабочие держались крепко. Часть их, исключенная под разными предлогами, разошлась по домам: наших сторонников было так много, что мы решили не возражать и соглашались во всем с мнением избирательной комиссии.
Заслушан доклад. Оглашен список кандидатов.
И вот произошло событие, какого, может быть, тридцать лет не видели стены клуба: один из рабочих потребовал слова.
Избирательная комиссия в замешательстве. Продолжительное совещание, шепот, переговоры, тревожные звонки телефонов.
Слово дано.
— Мы не знаем ни одного из предложенных вами кандидатов, — говорит рабочий, — я предлагаю выбрать из нашей среды человека, который бы защищал наши интересы.
И он огласил список во главе с товарищем Алексеем.
Я ликовал.
Президиум не ожидал подобного выступления. Один из кандидатов избирательной комиссии заявил, что все они из рабочей среды и что чистота их пролетарского происхождения удостоверяется метриками, выданными загсом Ленинградской стороны.
В ответ — громкий смех. Президиум объявил перерыв и полчаса совещался. Зал гудел, как улей. Я видел единодушие рабочих, вера моя окрепла.
Снова открыто собрание. Президиум пытается отвести наших кандидатов, но они удовлетворяют условиям закона. Надо приступать к голосованию.
— Кто за? — произнес председатель, назвав имена кандидатов избирательной комиссии.
Руки поднялись только за столом президиума. Десять голосов.
— Кто против?
Лес поднятых рук. Зал торжествует. Председатель спокойно подсчитывает голоса.
— Девятьсот сорок семь.
И нисколько не смутившись, объявляет:
— Кандидат избирательной комиссии избран большинством десяти голосов против девятисот сорока семи.
Шум, топот, свистки. Президиум торопливо собирает бумаги.
— Голосуйте наших кандидатов!
— Не признаем выборов. Насилие!
— Алексея! — кричала толпа.
Президиум опять удалился на совещание и появился только через полчаса.
— Так как собрание недовольно выборами, мы проведем повторное голосование. Голосуется кандидат избирательной комиссии…
И опять тот же результат: десять за и девятьсот сорок семь против.
— Кандидат избирательной комиссии считается избранным, — заявляет председатель.
Крики, свистки. Их перекрывает голос одного из членов комиссии:
— Девятьсот сорок семь человек по постановлению комиссии лишены избирательных прав… за то, что отказались голосовать за…
Что тут было! Толпа ринулась к трибуне. Одна минута, и произошла бы жестокая схватка, а вслед за ней кровавая расправа. Надо было водворить порядок. Я вышел на трибуну:
— Товарищи, спокойствие! Выборы будут обжалованы и отменены.
Опять поднялся крик. Ктото кричал мне:
— Изменник!
Я спокойно стоял на трибуне. Я знал, что никто не посмеет выступить против меня. Моя выдержка помогла, собрание понемногу утихомирилось и приняло предложенный мною протест. Расходились все возбужденные и обозленные, а я в глубине души радовался, потому что такое настроение обещало быстрый успех.
С другой стороны, мною были довольны и члены президиума: я нашел выход из тяжелого положения. Не желая разочаровывать их, я с достоинством принял благодарность.
В тот же день заседание подпольной ячейки решило готовиться к активному выступлению и назначило день — первое мая. 'Все легальные пути использованы, — говорилось в выпущенном в тот день воззвании, — остается возложить ответственность за будущую кровь на правящий класс, а самим готовиться к борьбе и — победить или умереть'.
Я сам ни на минуту не сомневался в успехе.
Оставалось только порадовать Мэри, и я отправился к ней.
Двадцать девятая глава
Я разговариваю с философом
Несмотря на позднее время, Мэри не было дома. В последнее время она все чаще стала надолго
