– Что ж вы, Павел Евгеньевич, больничный режим нарушаете?
– Больничный режим для больных, а я здоровый…
– Сомневаюсь.
Набросив на себя халат, врач взяла молоточек, подошла к Торопову и поводила им возле глаз. Но он и не думал реагировать на него взглядом. Тогда Эльвира Тимофеевна ударила его молоточком в лоб, да так, что у него зарябило в глазах.
– Неважное у вас состояние, Павел Евгеньевич, – с едкой насмешкой заключила она.
– Могло быть и хуже, если бы я не отказался от ужина. С грибочками… Зачем к вам приходила Дарья Павловна? Что вы с ней сделали?
– Сколько раз тебе говорить, что Дарья Павловна существует только в твоем воображении, – как на неразумного недоросля посмотрела на Торопова Эльвира Тимофеевна.
– Конечно, и ты тоже существуешь в моем воображении, – скривил губы Павел.
– Нет, я существую в реальности. Кстати, ты можешь обнять меня, ощупать сверху донизу. Можешь почувствовать мою реальность, – с издевательским кокетством усмехнулась женщина.
– Вы же знаете, у меня связаны руки.
– Тогда ничем не могу тебе помочь… Ты интересный мужчина, Паша, и я бы даже могла тобой увлечься. Если бы не была твоим врачом. Но я твой врач, а ты мой пациент, и никуда от этого не денешься. И люблю я тебя как врач своего пациента…
– И любовь эта до гроба.
– А вот провоцировать меня не надо, – Эльвира Тимофеевна глянула на Павла жестко и с упреком.
– Что со мной будет?
– Ничего. Просто закончим начатое. Я должна тебя вылечить, и я это сделаю.
– Нейролептики?
– А ты, я смотрю, ждешь не дождешься, когда станешь овощем, – съязвила Архипова. – А ведь я пыталась избежать кардинальных мер, занималась с тобой, заставляла держать себя в руках… Но твое безумие оказалось сильнее тебя.
– Какое безумие? Я совершенно здоров. И вы это прекрасно знаете. И не был я здесь три года…
– А работал ты охранником в клубе «Седьмая эра».
– Ну вот, вы знаете…
– Я знаю, что такого клуба у нас в городе нет.
– Есть «Летнее время». Вместо «Седьмой эры», – неуверенно сказал Павел.
– Кто тебе сказал, что вместо «Седьмой эры»?
– Ну…
– Никто тебе этого не говорил, – торжествующе улыбнулась Эльвира Тимофеевна.
– Я сам это понял…
– Сам ты понял, что надо бежать из больницы. И ты сбежал. Но ведь ты же не вылечился. И ты сам должен был это понять. Ни «Седьмой эры» нет, ни общежития, в котором ты якобы жил…
– Почему это нет общежития, если оно есть?
– Есть, но в каком состоянии?
– В каком?
– Сгорело твое общежитие! И ты сам об этом знаешь.
– А вы откуда знаете, что оно сгорело?
– Знаю, – снисходительно усмехнулась Эльвира Тимофеевна.
Похоже, она еще не поняла, что сама же загнала себя в ловушку.
– Откуда вы знаете, что сгорело именно то общежитие, в котором я жил?
– На Фабричной улице только одно общежитие.
– А разве я вам говорил, что мое общежитие находится на Фабричной улице?
– Говорил, – проговорилась врач и прикусила нижнюю губу.
– Не говорил. Я точно помню, что не говорил… И Дарье Павловне не говорил. Но она сама все выяснила. Потому что вы при мне назвали мою фамилию. Она за нее ухватилась, навела справки, вышла на общежитие… Значит, вы с ней ничего не сделали. Значит, она вам не по зубам, если вы клуб решили переделать и общежитие подожгли. Меня-то бояться не надо, меня на уколы посадить можно – и все, прощай, разум. А Дарья Павловна опасна. И вы испугались, что она могла доказать мою дееспособность, поэтому приняли меры…
Какое-то время Эльвира Тимофеевна смотрела на собеседника в растерянности, но, в конце концов, взяла себя в руки и в издевательской ухмылке изогнула губы.
– Браво! – захлопала она в ладоши. – Какая дедукция! Какой изощренный разум! Только вот одна нестыковочка, Паша. Ну, пожар в общежитии можно притянуть за уши. Злой умысел, поджог, все такое прочее. А вот как с клубом быть? Он же не мой, этот клуб, и я при всем своем желании не могу хозяйничать в нем.
– Откуда я знаю, что не ваш? – нашелся Торопов. – Может, для того и был убит Горуханов, чтобы клуб стал вашим!
– Боюсь огорчить тебя, Паша, но твоя болезнь стремительно прогрессирует, – с сожалением развела врач руками. – И мне придется принять меры…
– Спецблок? Старый корпус? – обреченно посмотрел на нее Торопов.
Увы, но у него не было никаких шансов переиграть Эльвиру Тимофеевну. Он в смирительной рубашке, к тому же на положении штатного пациента, а за ней целая система и санитары, готовые ради нее мать родную превратить в тыкву. Первый укол ему могут сделать прямо сейчас, и этого будет вполне достаточно, чтобы он потерял ориентацию в действительности. А там его сориентируют на овощную грядку.
– Кто тебе про спецблок сказал, Паша? Дудник? Нашел кому верить, – пренебрежительно усмехнулась Архипова.
– А вот поверил! Он сказал, что мне лекарства с ужином дают. А разве не так было?
– Нет никакого спецблока, – пропустив его реплику мимо ушей, покачала головой Эльвира Тимофеевна. – И в старом корпусе у нас амбулатория и дневной стационар…
– А на складе у вас что?
– На каком складе?
– На вещевом!.. Клоун у вас там живет. Который в Горуханова стрелял.
– Не было никакого Горуханова, – Архипова посмотрела на Торопова с грустью врача, отчаявшегося в своем стремлении вылечить пациента. – И клоуна не было. Увы, но мы вернулись к тому, с чего начали…
– Да, но есть нюанс. – Павел чувствовал себя червяком, тщетно пытающимся слезть с рыболовного крючка. – Я позвонил кое-кому, рассказал, кто убил Горуханова. Так что меня будут искать…
– Никто тебя не будет искать, – ничуть не встревожилась Эльвира Тимофеевна. – И никому ты не нужен… Прощай, Павел Евгеньевич, боюсь, что мы больше с тобой не увидимся.
Она достала из стола одноразовый шприц, распечатала его, вскрыла средних размеров ампулу с какой- то прозрачной жидкостью, сунула в нее иголку…
– Извини, но ты сам во всем виноват, – с неубедительным сочувствием сказала она, стравливая из шприца воздух.
Укол она сделала через одежду в плечо, и очень скоро Павел почувствовал, что проваливается в пропасть, откуда навстречу ему, казалось, поднимались тугие и плотные завихрения холодного воздуха…
Часть третья
1
Пылесос гудел негромко, но назойливо. Но не в звуке была заключена опасность, а в силе тяжести, которую он создавал. Павлу нравилось парить в черной бездне среди звезд, над голубым шаром, что был закутан в пелену из белого влажного дыма; но проклятый пылесос стащил его с орбиты к большому континенту, испещренному горами, морями и реками, искупал в облаках, в свободном падении заставил парить над Москвой, навесил над коробками домов. Сквозь монотонное гудение он услышал вой милицейской сирены, визг автомобильной сигнализации, крик матери, зовущей своего ребенка, лай собаки,
