насильник с такой силой влепил ей пощечину, что плохо склеенное сознание вновь разлетелось на тысячи острых кусочков. Когда она снова пришла в себя, руки ее оказались связанными за спиной ее же майкой. Рот заклеен пластырем. А над ней уже резвится второй беспредельщик.
Его сменял третий, когда появились менты.
– Что здесь происходит? – с важным видом спросил напыщенного вида сержант с дубинкой на поясе.
Хоть бы расчехлил ее для убедительности. Про пистолет в кобуре он и вовсе забыл.
– Да вот, начальник, деньги свои отбиваем, – ухмыльнулся мордастый браток.
– Деньги?!
– Ну да. Эта сука по пятьдесят баксов за час берет.
– Проститутка, что ли? А руки почему связаны?
– Так сама попросила. Типа садомазо, начальник. Ты это, командир, не кипишуй. Нормально все.
– Где ж тут нормально?
Браток достал из кармана две стодолларовые купюры и сунул ментам на лапу.
– Ну, теперь точно в порядке, – раздобрился мент.
И вместе со своим напарником исчез из виду.
А братки продолжили свое мерзкое дело. И убрались только после того, как натешились вдоволь.
Марина осталась наедине со своей бедой. Умереть хотелось – так пакостно было на душе. Руки связаны, ноги не держат. Но все же она нашла в себе силы, чтобы подняться. Поднялась. Но тут же обессиленно опустилась на траву.
Она бы заплакала от обиды. От унижения и боли. Но плакать она не умела. Она умела только мстить.
На поляну из кустов выскочила Люська.
– Ты живая?
Марина не ответила.
– Живая. Я думала, они тебя убьют. Выбегаю, гляжу, менты идут. Ну, я к ним. А какой от них толк? Мы же с тобой бомжи. Мы с тобой не люди.
Горькая правда. Марина – бомж, а значит, не человек. Поэтому менты и не думали за нее заступаться. Зато деньгу срубили. Козлы. Козлиха. Она сама козлиха. Потому что с прошлым покончила. Как можно покончить с прошлым, если нет ни настоящего, ни будущего? Только прошлое у нее и осталось. И нужно держаться за него. Хотя бы потому, что Мурка жила так, что никто не смел ее унижать. Да, в нее стреляли. Но это не унижение, это сущий пустяк по сравнению с тем, что сделали с ней сегодня.
– Ничего, это не смертельно, – успокаивала ее Люська. – Со мной, знаешь, сколько раз так было. И ничего. Раньше страдала, а потом научилась расслабляться и получать удовольствие. И ты научишься.
– Не собираюсь, – тихо, себе под нос, сказала Марина.
Не собирается она быть бомжихой. Не собирается она терпеть надругательства и унижения. Надо быть Муркой. Дерзкой и отчаянной. Тогда никто не посмеет позариться на нее. И несдобровать тем, кто на нее уже позарился.
– Ты знаешь этих уродов? – тяжело, исподлобья глянула она на Люську.
– Да, знаю. Одного Хромов фамилия, а второго не знаю. Они за нашим заповедником смотрят, на «луноходе» своем здесь катаются. Мы им отстегиваем.
– Это ты про кого?
– Про ментов.
– А я тебя про мохнорылых спрашиваю.
– А-а, этих я не знаю. Братва, видать. Крутые, да. Я их машину видела. Иномарка черная.
– Где ты машину видела?
– Ну сейчас видела. Как они в машину садились, видела.
– Номера не запомнила?
– Да чего там запоминать. Цифры – четыре ноля. А зачем тебе?
– Да погадать хотела, – мрачно усмехнулась Марина. – Сама-то я им ничего сделать не смогу. А судьба их покарает. Узнать хочу, как это будет.
– Как?
– Если четыре ноля, то все просто. По нулю лет им жить осталось.
Марина нашла в себе силы зайти в воду. Искупалась. Обсохла. Но снова ей одеться не дали. На этот раз помешали те самые менты, которых купили братки.
– Сержант Хромов! – с наглой ухмылкой представился один.
– Ну и что дальше? – яростно сверкнула она глазами.
– Документы есть?
– Есть.
Марина потянулась за одеждой, но сержант ее опередил. Сначала достал из кармана справку об освобождении, а затем сгреб в охапку все шмотки, передал своему напарнику. Себе же оставил только справку.
– Так, Климова Марина Викторовна. Что-то знакомое. Сидела, значит. Проституцией занимаемся, да?
– Проституцией ты занимаешься! – как та кошка вздыбилась Марина.
– Полегче, гражданка, полегче! – занервничал мент.
– Че ты изгаляешься, мусор? – зашипела она. – Бакланов беспредельных в жопу целуешь, а меня тут голышом маринуешь. Шмотки отдай!
– А то что?
– А узнаешь!
– Начальству жаловаться побежишь? – презрительно скривился Хромов. – Не побежишь.
– Шмотки, говорю, отдай!
– Пошли, отдам.
Марине пришлось в чем мать родила идти до мусорского «лунохода». Сержант открыл зарешеченный «трюм».
– Давай, грибок, полезай в кузовок.
– Это еще зачем?
– А за сто первый километр поедем, – злорадно усмехнулся Хромов.
И для устрашения отстегнул от пояса «демократизатор». Его напарник сделал то же самое.
– Убьем ведь. А скажем, что ты с ножом на нас бросалась. А нож у нас есть. Ну так чо, сама сядешь или тебе помочь?
Выбора у Марины не было. И она забралась в зарешеченный отсек. Одежду ей так и не отдали.
За сто первый километр менты ехать не стали. Далеко. Вывезли ее за Кольцевую, остановились в каком-то леске.
Марина не верила, что ее отпустят с миром. Так и оказалось.
– Сама дашь? Или тебя упрашивать? – похотливо усмехнулся Хромов.
– Сама, – кивнула она. – А что будет после?
– Гулять пойдешь. Без одежды. Чтобы обратно в Москву тебя не потянуло. Ну так чо, начнем?
– Начнем. А одежду потом отдашь?
– А это от тебя все зависит. Как стараться будешь.
– Уж постараюсь, – многообещающе улыбнулась Марина.
И ласковой кошечкой подступилась к Хромову. Мягко положила руки ему на грудь, медленно, нежно мурча, опустилась перед ним на колени. Расстегнула пояс на брюках, полезла в ширинку. Мент ждал, когда она вытащит наружу его аппарат, но совсем забыл про другой ствол, который находился у него в кобуре. А у Марины пальчики быстрые, ловкие. И хотя они утратили прежнюю чувствительность, пистолет все же вытащить из кобуры смогла. И тут же отскочила назад. Грозно лязгнул затвор.
Напарник Хромова полез за оружием, но Марина навела на него ствол. В глазах убийственный холод, штормовые волны агрессии.
– Ствол на землю! Спиной ко мне, руки на машину! – скомандовала она.
