Без них, родимых, не обошлось и здесь. Опытный глаз вычислил двух чеченцев и еще двух дагестанцев... В маленьком Дагестане очень много национальностей, основные из которых – аварцы, даргинцы, кумыки, лезгины, лакцы... Радик еще не научился различать их между собой, но чутье подсказывало, что в одной компании с чеченцами были представители прикаспийской республики.
Удивительное дело – на воле чеченцы и дагестанцы скорее ненавидят друг друга, чем дружат. А в армии чаще всего стараются быть вместе. И в тюрьме, видимо, то же самое... Два чеченца, два дагестанца и еще несколько закавказцев... Может, и не очень дружная компания, но, судя по всему, в камере она имела особый вес, мало уступающий авторитету матерых уголовников славянской национальности. Об этом говорило хотя бы то, что кавказцы занимали целый угол и у каждого была своя шконка...
Чеченцы лишь однажды взглянули на Радика и, казалось бы, утратили к нему интерес. Но ему показалось, что этими единожды брошенными взглядами они «сфотографировали» его. А невнимание было лишь фикцией, за которой скрывался горячий интерес... Возможно, это ему лишь показалось. Но в любом случае ухи нужно было держать на макухе.... Известно же, что чеченцы – народ мстительный.
– Мне долго так стоять? – обращаясь к браткам-славянам, спросил Радик.
– Ты чего такой нетерпеливый? – ощерила гнилые зубы противная ширококрылая морда. – Не видишь, чай люди пьют...
Радик пожал плечами. Ладно, он подождет, пока блатота чаек погоняет...
Ждал и дождался.
– Первоход? – снизошел до него гнилозубый.
– Да, в первый раз...
– Местов у нас нет, вот какая незадача. Под шконарем спать придется...
– Под шконарем «петухи» спят, – покачал головой Радик.
– А ты не такой?
– Нет.
– Ну, это хорошо... По какой статье зачалился?
– Сто вторая.
– И кого ж ты, паря, замокрил?
– Да так, по пьянке...
Радик не стал вдаваться в подробности. Если здешние чеченцы не знали, кто к ним пожаловал, то пусть и дальше остаются в неведении... Но что-то подсказывало ему – чеченцы уже в курсе. И тюремное начальство тоже. Не зря же его на «сборке» целых три дня держали, видимо, камеру для него готовили. Камеру, где он должен был протянуть ноги...
– Баклан, значит... Ну, давай, баклан, пролетай на шконарь.
Радику показали на койку, которую без него занимали двое. Исхудавший толстяк с тоскливыми глазами и горбоносый еврейчик с наглыми глазами и пухлыми губами. Толстяк промолчал, а еврей сразу же объявил, что единственный лежак в их «плацкарте» уже продан – разумеется, ему самому, остались только сидячие места.
– А в глаз? – спокойно, даже с улыбкой спросил Радик.
Что не помешало наглецу ощутить шаткость своего положения.
– А что, ты так сильно устал, что тебе обязательно нужно прилечь? – протараторил он.
– Устал.
– Ну, ладно. Давай так, ты два часа, мы с Колей четыре часа, – еврей кивнул на потухшего толстяка. – Ты два часа, мы четыре...
– Давай.
Еврей пролежал на своем месте все четыре часа – и за себя, и за толстого Колю. Радик ничего не сказал. Если человек даже не пытается постоять за себя, пусть страдает. Не такой уж страшный у толстяка сосед, чтобы его бояться. Но он боится. Что ж, пусть терпит дальше... Умные люди уже объяснили ему законы тюрьмы, и один из них красной строкой врезался в сознание – «каждый за себя»...
Радик лег на койку, растянулся во весь рост... Эх, не протянуть бы ноги в самом плохом смысле этого выражения... Толстяка на койке уже не было – он вовсю шуршал в камере: мыл пол и драил сортир... В тюрьме, как в джунглях, – естественный отбор, и там сильный жрет слабого, и здесь. И ничего не изменишь. Даже пытаться не стоит...
Вечером он понял еще одну причину, по которой толстяка не держали здесь за человека. Надо было видеть, с какой жадностью он набросился на свою пайку. Непонятное клейкое варево, называемое кашей, кусок темного хлеба, пустой, еле сладкий чай – все это он сожрал за какую-то пару минут. Словно боялся, что у него отберут законную добычу...
Радик заметил, что большинство зэков демонстративно брезгует тюремной жратвой. Здесь предпочитали продукты домашнего происхождения. Но Радик не получал передач с воли, поэтому у него не было возможности шиковать. Особо голодным он себя не чувствовал, но инстинкт самосохранения требовал от него принять пищу. И тюремная каша не показалась ему чем-то уж очень ужасным. Уж куда вкусней, чем гусеницы и кузнечики, которыми ему не раз приходилось питаться...
Ночью в камере выключили свет, осталось только дежурное освещение. Толстого Колю снова подпрягли на хозработы. Еврей завалился спать – на свои совсем не законные четыре часа. Радик и не пытался забрать у него и прибавить себе час для сна. Он хоть и не заступился за обиженного толстяка, но и пользоваться его слабостью не хотел...
Радик сидел на краю шконки – на спинке рука, на руке голова. Он делал вид, что спит, но сам прислушивался к тишине вокруг. Если точней, то первое время он прислушивался к шуму – потому как некоторые несознательные личности не ложились спать. Уголовники пили чифирь, резались в карты, кавказцы играли в «шэш-бэш». Но постепенно гул голосов стихал, все чаще слух улавливал чей-то храп. К двум часам ночи совсем все стихло. А в три часа Радик растолкал наглого еврея и занял его место.
Но он только делал вид, что спит. Инстинкт самосохранения держал чувства на остроте тщательно заточенного ножа, боевые рефлексы...
Оказалось, что нападения он боялся не напрасно. Через какое-то время обостренный слух выделил из множества ночных звуков шорох ног крадущихся людей. И тут же с койки поднялся сосед-еврей – видимо, кто-то знаком попросил его сделать ноги, для его же блага. И Радик знал, кто был этим «кто-то»...
У него не было ножа, но у него была алюминиевая ложка. Черенок он не затачивал, как это делали бывалые зэки. Но и без того в его руках обычная ложка становилась грозным оружием... Он вовремя развернулся на спину и, вскакивая с кровати, заметил чеченца – в нешироко разведенных руках капроновый шнур.
Черенок ложки через глаз вонзился в мозг противника. Второму чеченцу Радик мог бы вырвать кадык, но из такого положения легче было ударить его растопыренными пальцами по глазам. Что он и сделал... Не так-то просто выбить глаз даже сильным ударом. Но Радик владел этой убойной техникой, поэтому противник лишился обоих глаз. Впрочем, в отличие от первого ему еще повезло – этот удар лишил его только зрения, хотя и мог бы закончиться летальным исходом...
С третьим кавказцем Радик церемониться не стал. Раскрытой ладонью ударил его в подбородок так резко и с такой силой, что эластичные мышцы шеи не успели сработать и удержать от перелома хрупкие позвонки...
Радик обозрел поле боя. Два трупа и одна безглазая башка на катающемся по полу туловище...
– Эй, что ты наделал? – на него испуганно пялился широкорылый уголовник с гнилыми зубами.
– Да так, – пожал плечами Радик. – Сон плохой приснился...
Он ожидал чего угодно, но только не того, что произошло. Уголовник вдруг бросился к двери и стал барабанить по ней.
– Эй, вертух! Мокруха у нас! У мужика башню сорвало!.. Уберите от нас этого психа!..
Эта картина живо напомнила ему бессмертную сцену из «Джентльменов удачи», где матерый уголовник кричит, что бандиты зрения его лишают. Радик даже усмехнулся, хотя ему было совсем не до смеха.
Надзиратели не заставили себя долго ждать. С самого начала они хотели пустить в ход дубинки, но когда поняли, что произошло, отказались от своей затеи. И чуть ли не вежливо предложили Радику пройтись в карцер. Возражать он, конечно же, не стал. Все равно ему нельзя было дальше оставаться в этой камере...
