– Ну как же ты так, сынок?..
По случаю она даже была трезвой, ну, относительно. Может, с утра приняла чуток, а так нормально все.
– Да так, накуролесил пьяный.
– А я тебе говорила, водка до добра не доведет.
– Вот и я о том же... Ты бы пить бросала.
– Ну что ты, сынок, конечно!.. Вот с завтрашнего дня ни капли!
Она решительно провела рукой по воздуху, словно отсекая от себя беспросыпное прошлое. Кто бы ей поверил...
– Да я серьезно... – он еще крепче прижал ее к себе. – Я ж надолго влетел, может, на пару пятилеток... Будешь калдырить, точно не дождешься. Сгоришь, как Гаврилыч. А я хочу, чтобы ты меня дождалась.
– Все, все, сынок, ни капли в рот!
Трофим безнадежно махнул рукой. Не верит он ей.
– А насчет денег...
Деньги в тайнике, закопаны в огороде дома, который он снимал до ареста. И не хотелось бы доверять их матери. Пропьет ведь, и вся недолга... Но он же не Кощей, чтобы чахнуть над своими богатствами. Деньги должны приносить пользу. Деньги должны обращаться в грев, без которого на киче совсем тоска...
– Ты половину себе возьми. Что хочешь с ними, то и делай. Хоть пропей...
– Да не буду я пить, – отчаянно мотнула она головой. – Я дождаться тебя хочу, сынок... А о каких деньгах ты говоришь?
– Да так, сотню под половицей заныкал...
Трофим все-таки решился. И шепнул на ухо матери адресок и место, откуда она может забрать кровью заработанные деньги...
– В общем, половину себе, а половину мне на грев... Там много, надолго хватит...
Мама собралась уходить. Слезно посмотрела на его распухшее, в ссадинах лицо, на исцарапанное тело.
– Ты бы поберег себя. Нельзя так...
Он и сам знал, что нельзя так часто попадать под раздачу. Рано или поздно печень порвется либо селезенка лопнет... Но что делать, если какой-то урод прет буром. Надо будет, хоть сейчас на Севчика выйдет, второе ухо ему отгрызет...
– Ну, я пошла... Постой-ка, сказать что-то хотела, да из головы вылетело... Да, Кристина тебе привет передавала...
– Кристина? – слегка опешил он. – Привет? Мне?
– Сказала, что не злится на тебя. Мало ли что в жизни, говорит, бывает.
– И ты ей привет передавай!
Он чувствовал себя неловко. Надо ж было так нажраться, чтобы к ней в комнату с топором вломиться. Вроде ж и Викентия убивать не собирался, и ее насиловать не думал... А может, и было в мыслях что... А если б изнасиловал? Ведь хотел же с ней побыть, спасу нет, как хотел... Да, мог бы и снасильничать... Оттого и выли волки на душе.
– Да какое уж там, – махнула рукой мама. – Съехала она, вместе с мужем.
– Как съехала? Куда?
– Не сказали... Быстро так собрались, комнату закрыли и уехали. Вещей немного взяли.
– Так, может, в отпуск, на море, лето же?
– Может, и в отпуск. Но мне кажется, что навсегда... Взгляд у нее такой был, что навсегда...
Трофим задумался. Кристина как была, так и осталась для него загадкой. Неизвестно, откуда взялась, непонятно, откуда в ней столько не женской дерзости, куда она и зачем уехала... Как та комета пронеслась мимо него, огненным своим хвостом сбила его с орбиты – и свалился он прямиком в лапы к ментам. Ведь из- за нее же нажрался, из-за нее сорвало крышу... Но Трофим ее ни в чем не винил, и появись она здесь сейчас, он бы слова худого ей не сказал. Еще бы извинился за свое варварство...
Но Кристина не появилась. Зато назавтра, как и было обещано, прибыл этап...
Трофима вывели из камеры, дежурный старшина вручил под расписку шнурки, часы и двадцать пять рублей из тех денег, которые были отобраны у него при аресте. А там было не меньше сотни... Но Трофим промолчал. Все равно деньги отберут в СИЗО, и, скорее всего, безвозвратно.
Все бы ничего, но старшина алчно глянул на хабар:
– Что там?
– Да все в порядке, начальник.
Он спокойно предъявил содержимое, упаковал все обратно. Но, видно, старшине кое-что приглянулось – может, белье, может, пожрать.
– Здесь оставишь, там все равно отберут.
– Не надо, лучше это возьмите.
Трофим протянул ему часы – «Командирские», высший класс. Без них на хате можно прожить, а без грева – сложновато будет... Старшина принял подарок, но и от хабара не отказался. Снова приказным тоном предложил оставить его в камере.
– Зачем вы так со мной, начальник? – покачал головой Трофим. – Я же хороший, да.
– Плохой, если говоришь много.
– Ладно...
Трофим оставил хабар и в сопровождении повеселевшего хапуги вышел на задний двор, где уже в шеренге перед автозаком в ожидании дальнейших ужасов стояла жалкая троица «погорельцев»; бедолаги, пряники-первоходы. Там же находился и конвой внутренних войск, начальник которого вперил в Трофима недоуменно-вопросительный взгляд.
– Что с лицом? – строго спросил он.
– Да как вам сказать...
Трофим многозначительно глянул на старшину. Тот все понял, незаметно толкнул его в спину.
– Да нормально все, товарищ лейтенант, – заегозил он перед этапным начальником. – С нар ненароком упал...
– Что, и жалоб нет?
– Есть, – Трофим не стал дожидаться, когда старшина ответит за него.
Но тот все же вставил свое слово.
– Вещмешок он свой в камере забыл.
Трофим усмехнулся. Все шло точно по его плану... Он же не первый раз уходит на этап.
– Что в вещмешке?
– Запрещенных вложений нет, – бодро отрапортовал старшина. – Сейчас принесу!
– А с лицом что? – недоверчиво глянул на Трофима начальник конвоя.
– Так упал же, жалоб нет. И не будет...
Хабар ему вернули, затолкали в фургон, где было тесно и жарко, как в Дантовом пекле. Для полноты ощущений не хватало только автомобильного глушителя, выведенного внутрь кузова. Отличная бы душегубка получилась...
А поездка намечалась долгой. Следственный изолятор находился в соседнем районном центре, а это почти сорок километров...
Жаркая поездка в автозаке закончилась таким же горячим приемом во дворе следственного изолятора.
– Пошел! Пошел!
Окрики конвойных, лай овчарок, пинки под зад. На языке тюремных ментов это называлось нагнать жути. Трофим не выкобенивался, шустро выпрыгнул из фургона, не мешкая добежал до пункта приема, заскочил в одиночный «стакан», на который ему показали. Скрипнула дверь, лязгнул засов.
В «стакане» душно, вентиляции нет, сесть негде, да и невозможно – здесь можно только стоять. Форменное издевательство над человеком. Но Трофим воспринимал это как должное. И даже пытался
