– Чешуя, – покачал головой Трофим. – Чернопольск воры держат, Черёма с братвой...
Черёма был вором в законе. Трофим лично его не знал, но много слышал. Старый вор, опытный, западносибирскими зонами рулил, на бунты их поднимал. Сейчас за Чернопольском смотрит. Какой-то там Делапут ему не чета...
– Черёма?! Да у него с Черёмой договор! – вспух Мигунок. – У воров свои дела, у Делапута свои.
– Ну, может быть, – пожал плечами Трофим.
Он собирался встретиться с Черёмой, в пристяжь к нему запрягаться желания не было, но обходить его стороной не хотел. Ворам вместе держаться надо, тогда порядок везде будет...
– Не, ну ты сам прикинь, что там за договор, если даже Черёма с балочкой пролетает. Нельзя ему на рынке садку держать. Ему! Нельзя здесь воровать!..
Черёма был щипачом, а где карманнику самое раздолье – конечно, на балочке, на рынке. Но тут какой- то Делапут со своими непонятными установками... Трофим напряженно задумался. Не нравился ему такой расклад.
– Говорю же, Делапут здесь масть держит. А Черёма старый, ему покой нужен. Делапут что-то там в общак сбрасывает, он и доволен...
– Много ты знаешь, – Трофим мрачно глянул на разошедшегося Лешку.
– Да знаю... Думаешь, мы Черёме на общак отстегиваем? Нет, мы Делапуту сливаем. А он три шкуры с нас дерет. Там не то что на общак, на себя не хватает... Беспредел, короче...
– Ладно, разберемся.
Трофим понимал, что это не пустой разговор, но и точить лясы с Лешкой не хотелось. Не тот настрой. По рынку хотелось походить, самому глянуть, что да как.
Лавки, которыми владела мать, находились в промежутке между мясным и рыбным павильоном. По сути, это был целый торговый ряд – три ларька с единым фасадом из итальянского кирпича, бетонный пятачок с каменными ступеньками, где летом можно было развернуть небольшую кафешку.
Трофим обошел мясной павильон и оказался на небольшой загаженной мусором площадке между оградой и задней стеной ларьков. Место темное, безлюдное, для разборок самое то. Но ему разборки на фиг не нужны. Сейчас он отдыхает... Он постучал в железную дверь с тыльной стороны ларька, в котором продавался самый ценный и желанный для русской души товар – водка, пиво, сигареты и прочие радости жизни. Это была центровая лавка, и он думал застать здесь мать, но дверь открыла Зойка. В белом кружевном чепчике, в таком же фартучке, сочная и свежая. У Трофима невольно шевельнулось желание.
– А ты что, работаешь здесь?
С ней он кутил всю позавчерашнюю ночь. Оторвался так, что вчера отсыпался весь день и ночь. Зато сегодня он полон сил. И раз уж Зойка попалась у него на пути, почему бы не согрешить с ней еще разок. В ларьке не тесно, светло и тепло. Кушетка вдоль глухой стены. Витрину шторками можно занавесить...
– Да, матушка твоя к себе взяла, – Зойка улыбалась ему так, как будто от него зависело – работать ей здесь или нет.
В окно постучались... Только что за витриной никого не было, казалось, выставленный на продажу товар не пользуется спросом, но сейчас на пятачке перед ларьком столпилось человек десять, не меньше.
– Ну вот, началось! – раздосадованно вздохнула Зойка и вопросительно глянула на Трофима. «Торговать или нет?» Он хоть и не полный здесь хозяин, но если он скажет «нет», мать его простит и Зойке ничего не предъявит.
– Да обслужи ты мужиков.
Сначала он сел на кушетку, застланную верблюжьим одеялом в зебровую полоску. Затем прилег, оставил ноги на полу. Чуть погодя растянулся на ложе во всю длину. А Зойка продолжала отбивать нападение страждущего люда.
– И не зарастет же народная тропа, – сетовала она, но отпускала товар бойко – по бутылке, по две, а то и целыми ящиками. – Место здесь хорошее, торговля на ура... Да и не только место. Татьяна Николаевна хороший товар закупает, и не дорого, и не паленка. А народ знает, что почем...
На Трофима она почти не смотрела, зато он любовался ею. Особенно когда она нагибалась к ящику за товаром. Юбка на ней короткая, черные теплые колготки так соблазнительно облегают горячие упругости... Он уже был близок к тому, чтобы закрыть торговое окошко и задернуть шторки, когда в дверь тихонько постучали.
– О! Это, наверное, Татьяна Николаевна!
Трофим бы и сам мог открыть дверь матери, но шустрая Зойка его опередила. И недовольно протянула: «Твою мать!» Хотя матерью Трофима здесь и не пахло. В ларек втерся тяжеловесный, но отнюдь не жирный детина в кожаной куртке с меховым воротником. Медвежья морда, медвежья стать, медвежья косолапость...
– Зойка, ты чо, не рада мне?
Он с ходу попытался облапить ее, но Зойка увернулась. Закрыла окошко, задернула шторки – как этого только что хотел Трофим.
– Вот это дело!
Детина снова попытался облапить ее, и в этот раз ему это удалось. Схватил ее, водрузил задницей на прилавок.
– А я думаю, куда ты подевалась, гы!
– Оставь меня в покое! – потребовала она.
Но тот, вместо того чтобы отпустить ее, раздвинул ей ноги, втерся между ними.
– Ты что, русского языка не понимаешь?
Трофим уже был на ногах, но бугай его и в упор не замечал, пока он не заговорил.
– А это что за чмо? – встрепенулся косолапый.
И медленно, угрожающе скалясь, развернулся к нему лицом.
– Кто это чмо? – спросил Трофим.
Голос его звучал негромко, но зловещие нотки должны были вогнать противника в ступор. Но не тут-то было.
– Ты – чмо! – отчеканил детина.
Он был уверен в собственной неуязвимости. И на Трофима смотрел, прицеливаясь к его лицу. Кулаки сжал, сейчас ударит...
– Ты хоть и баклан, но за слова придется ответить, – еще тише сказал Трофим.
Но противник расценил это как слабость.
– Я?! Ответить?!. – презрительно скривился он. – Да кто ты такой?
Трофим бы мог сказать, кто он такой, но детина не стал ждать ответа и ринулся на него с кулаками. Но Трофим ловко поднырнул под его руку и ударил в ответ – ножом аккурат под селезенку...
Детина нанес ему оскорбление, которое честный вор мог смыть только кровью. И Трофим пустил ему кровь...
Но детина не упал, резво, с медвежьим ревом отскочил назад, задом открыл дверь, вывалился на улицу. Зажимая рукой рану, поднялся. Хотел вновь броситься на Трофима, но, напоровшись на его лютый взгляд, сломя голову бросился наутек.
– Ты... Ты с ума сошел! – в ужасе глядя на Трофима, заголосила Зойка. – Это же Тетерев, он же второй здесь после Медяка...
Трофим спокойно вытер окровавленное лезвие ножа. И так же спокойно спросил:
– Кто такой Медяк?
– Он за рынком смотрит...
– А я слышал, что здесь какой-то Делапут рулит.
– Какой-то! Да он самый крутой в городе! А Медяк – его человек, он на рынке самый главный... Ты уходи скорей, сейчас бригада здесь будет. Они же хуже зверей!.. – Зойка осеклась, широко раскрытыми глазами уставилась на Трофима.
Он понял значение ее взгляда.
– Чего смотришь? – криво усмехнулся он. – Я не зверь. Я – вор! Я за гнилой базар кровью
