подобием человека… А если голод усилится? Может, тогда я смогу осознать свою истинную сущность и ответить на вопрос: что я здесь делаю?..
Рабы из нашей бригады уже проснулись и с бессмысленными выражениями лиц, тупо, едва переставляя ноги, ходили по забою. Все ждали завтрака. Ни о чем другом никто уже не думал. Кроме меня. Жалкими остатками старой, а может, зачатками новой воли я вцепился в мысль, что голод может избавить меня от рабской зависимости. Я помнил, как однажды голод пробудил во мне желание бежать с того места, где мы искали золото. Я даже собирался тогда убить охранника… Голод. Спасти во мне человека мог только голод…
Именно поэтому я забрался на нары, отвернулся от всех, закрыл глаза и, сжавшись калачиком, плечом и ладонью закрыл уши, пальцами другой руки зажал ноздри.
И все-таки моему терпению пришел конец. Осыпая себя проклятиями, я вскочил на ноги, с ужасом огляделся по сторонам. Мои безвольные товарищи уже облизывали миски и допивали чай, а раздатчик пищи катил тележку с пустыми баками по тоннелю.
Я неистово взвыл, хватаясь за голову. Я вел себя как зверь, но именно человеческая воля удержала меня от того, чтобы не броситься на парня, который в отличие от остальных еще не успел расправиться со своей порцией. Так хотелось наброситься на него и забрать миску с едой, но я все-таки удержался. Я бросился к баку с водой, зачерпнул из него воды грязной кружкой и пил до тех пор, пока до отказа не наполнил желудок.
Я сумел сбить чувство голода и чуть ли не физически ощутил, как шевелятся в голове мысли. Я не боялся работать, но уже не хотел вкалывать на своих поработителей. Мне нужно было избавить свое сознание от порабощающих оков чужой воли.
Но вскоре голод заявил о себе в полную силу. И за отбойный молоток я взялся с желанием отвлечься от мыслей о еде. За работой время летит незаметно, значит, обед наступит очень скоро. Так думал я, вгрызаясь в неподатливую желто-бурую породу. Думал!.. Но вопреки моим надеждам время не летело, а тянулось, как длиннющий товарный состав на паровозной тяге по рельсам, идущим на подъем.
И все же я дождался обеда. Раздатчик пищи доставил его прямо к месту, где мы работали. Мои товарищи с жадностью набросились на борщ. Ложек у нас не было, поэтому они пили его прямо из котелков, пальцами подгребая ко рту капусту и картошку. Я с омерзением смотрел на это и с ужасом думал, что ничем не отличаюсь от них. Сейчас я и сам, как свинья, буду лакать это сытное варево, потому что я очень хочу жрать!..
Но я не свинья… Нет, не свинья… Я – человек!..
Я нарочно выпустил из рук полный котелок, и он утонул в луже под ногами.
Что же я наделал?.. Проклиная себя, в паническом ужасе перед голодом я нырнул в грязную студеную воду за котелком и стукнулся коленкой об острый кусок породы. Видно, ударом был задет нервный узел. Боль была такой, что я забыл о еде.
Я волчком с воем крутился в луже, смешивая с водой разлившийся борщ, но на меня никто не обращал внимания. А когда я кое-как оправился от боли, мои товарищи уже закончили обед, а раздатчика и след простыл. Мне ничего не оставалось делать, как вытащить из лужи котелок и в ожидании ужина приступить к работе.
Я с ненавистью глянул на тяжелый отбойник, оказавшийся в моих руках. Возникло непреодолимое желание отбросить его, отказаться от работы. Но вместе с гневными эмоциями ко мне пришла и дельная мысль. Я вспомнил, как выглядит невольничий лагерь на поверхности, и даже осознал, что подняться туда не так уж и трудно.
Бригадир и охранники воспринимали рабочих как безмозглое быдло, неспособное к бегству. А раз так, то какой смысл в оба глаза следить за ними? Колючая проволока вокруг лагеря и автоматчик на вышке – этого вполне хватит, чтобы предотвратить гипотетически возможное бегство. К тому же при всем своем презрительном к нам отношении бригадир в общем-то был неплохим парнем. И даже, как мне казалось, относился к нам со снисходительной жалостью. И на этом, в принципе, я мог сыграть. Но для этого нужно было дожить до вечера, более того, показать хорошую работу.
И снова, бессчетный уже раз, я вонзил наконечник молотка в горную породу. Ды-ды-ды… По мозгам… Ды-ды-ды… По нервам…
Меня бесило, что нечеловеческими усилиями и в жутких условиях я добываю руду, Лидочка пропускает ее через дробилку, другие выделяют из нее золото, а какой-то подонок пользуется благами нашего рабского труда.
Я уже знал, зачем забрался в этот ад. Мне нужен был Пальмир, чтобы через него установить убийцу моего друга Юрки Стеклова. Но сейчас доселе нужная мне истина уже мало волновала меня. Тем более Пальмир утверждал, что преступника уже нет в живых… Гораздо больше меня заботил сам Пальмир со своими рудником и приисками. Вот в ком для меня заключался корень зла. Я должен был выбраться из этой западни, чтобы сказать миру правду о творящемся здесь беззаконии. Я знал, куда обращаться, чтобы меня услышали. Но сначала нужно было сбежать. И Лидочку я должен был забрать с собой…
– Кончай работу! – послышалось за спиной.
Я обессиленно опустился на буфер наполненной вагонетки… А может, и не надо дергаться? Все ведь не так уж и страшно. Я работаю, значит, живу… А работать я могу долго-долго… И получать за работу завтрак, обед и ужин… Сейчас я нажрусь от пуза, и все мои сомнения растворятся под ватным покрывалом сытости. А завтра утром я снова смогу поесть, и в обед тоже, и вечером…
Но я не хотел жрать. Я хотел есть. В нормальных условиях, как человек, а не свинья… Я нарочно задержался в шахте, чтобы опоздать на ужин. Жалел об этом, очень жалел. Но все же уже не проклинал себя за дурость. Голод уже не так мучил меня, как прежде…
В наш подземный барак я зашел, когда раздатчик уже убрался, избавив меня от опасного соблазна.
– Петрович! Опять ты опоздал! – засмеялся, глядя на меня, бригадир.
Он был такой же мокрый и чумазый, как мы все. Но в отличие от рабочих у него был осмысленный взгляд. Я подозревал, что и в моих глазах сейчас можно было увидеть проблеск живого сознания. Поэтому пошел на хитрость и прикинулся слабоумным.
– Ага, опоздал… А еда где?
– Уехала еда.
– А я есть хочу!
– Сам виноват.
– Бабу хочу!
– Баба у тебя была вчера, – мотнул головой бригадир.
Я промолчал, спрятавшись за спины своих несчастных товарищей. Но когда бригадир, отобрав трех счастливчиков, повел их за собой к выходу из шахты, я последовал за ним.
– Петрович, ты куда? – возмущенно посмотрел на меня он.
– Ы-ы… Надо… Ы-ы… – Я старательно изображал из себя говорящую обезьяну, до уровня которой больше не хотел опускаться.
– Давай, завтра! – неуверенно мотнул головой бригадир.
– Я есть хочу!
Это был аргумент. Наверняка наши хозяева знали, что жратва и женщины были неотъемлемой частью нашего скотского существования. Мы могли взбунтоваться, если бы нас лишили и того, и другого.
– Ну хорошо, уговорил, – сдался бригадир.
Я еще ощущал на себе власть, порабощающую сознание. И все еще сомневался в том, что поступил правильно, решившись на побег. Но уже пытался анализировать ситуацию, смотрел, куда мы идем, как запускается лифт, на котором нас подняли на поверхность.
Как и вчера, в лагере было уже темно. Но в свете фонарей видны были наземные установки для добычи золота, бараки рядом с ними. Мы проходили мимо одного из них, и я мог видеть крепких парней, сидевших возле раскрытой двери на лавочке. Сытые, самодовольные, они о чем-то небрежно болтали между собой, пренебрежительно посматривая на проходящую кучку рабов.
Видел я и деревянное сооружение без вывески, из распахнутых дверей которого доносилась танцевальная музыка. Из него выходил камуфлированный парень, обнимая за талию красивую, но чуть полноватую девушку в коротком серебристом платье. Он что-то шептал ей на ухо, а она бессмысленно
