поработителей, что запросто мог позволить себе такой грех. Но треск автоматной очереди поднимет лагерный караул в ружье, а это никак не входило в мои планы. Поэтому я пошел в психологическую атаку.
– Спиной ко мне! – приглушенно, сквозь зубы крикнул я. – Мордой в землю!
Видно, выражение моего лица убедительно выказывало закипевшую во мне злость и ненависть, поэтому охранник не стал пытать судьбу и послушно улегся на землю.
Я мог бы скомандовать, чтобы он уложил руки на затылке, но именно это и защитило бы его от пластиковой дубинки, которую опустил на него я. Возможно, я сломал парню шейный позвонок, но это не могло породить во мне раскаяния. Во-первых, не до того, а во-вторых, все равно.
Зато не все равно было толстяку. Акт насилия над сотоварищем произвел на него устрашающее впечатление. Поэтому он не посмел отказать мне в законном желании выйти на свободу. Под прицелом «Бизона» он снял с пояса ключи от ворот, открыл их, после чего моя дубинка благополучно трансформировала его в бессознательное состояние.
Лидочка и ее соседка послушно следовали за мной, причем плащ последней по-прежнему был распахнут настежь – как будто она шла по подиуму, а не по вязкой от грязи таежной дороге. И это при том, что не туфли на высоком каблуке украшали ее ноги, а резиновые сапоги.
Я уже открыл было рот, чтобы одернуть девушку, но Лидочка опередила меня. Она неприязненно и звонко хлопнула ладошкой бывшую танцовщицу по мягкому с жировой прослойкой животу и тем самым заставила ее застегнуть плащ. И сделала она это, как показалось мне, осознанно, хотя по уровню свободного от рабства интеллекта не должна была уйти далеко от своей соседки. Не должна была, но…
Чем дальше уходили мы от лагеря, тем больше терзали меня сомнения. Может, и не надо было мне решаться на столь отчаянный шаг. Свобода – это, вне всякого, хорошо, но смогу ли я удержаться в ее седле? Если нет, то падение будет очень болезненным, а точнее, смертельным. Наверняка, Пальмир отдаст приказ убить меня, если до того это не сделает кто-то из лагерной охраны. В любое время за нами в ночь могут снарядить погоню, а там собаки…
Быстрая вода – лучшее спасение от чуткого собачьего обоняния. Но где река, по какому пути к ней добраться? Небо по-прежнему затянуто тучами – позади тускло светился покинутый нами лагерь, а впереди был мрак как в прямом, так и в переносном смысле.
Мы бежали по дороге, по щиколотку, а местами по колено, утопая в грязи. Насколько мне было известно, основным средством передвижения в этих местах был водный транспорт. Поэтому я надеялся, что дорога эта ведет к реке, где находится пристань и, возможно, плохо охраняемая лодка или гидроциклы.
Из двух женщин, что следовали за мной, больше всего меня волновала Лидочка. Но я чувствовал ответственность и за судьбу ее соседки, ведь она была такой же жертвой злой воли, что и мы. И ей тоже дорога свобода, хотя она этого, возможно, и не осознавала. А бежала за нами, потому что все бегут. Сакраментально, но совсем не смешно.
Кажется, я уже говорил, что не люблю быстро бегать. Но то, что женщины из-за своей медлительности не позволяли разогнаться и набрать нужный для спасения темп, меня раздражало.
Но вот Лидочка вдруг обошла меня и осмысленным движением руки дала понять, чтобы я следовал за ней. Я решил, что в ее беспросветном сознании родилась инстинктивная и, возможно, спасительная мысль, поэтому последовал за ней. Наша спутница ни о чем не думала и, возможно, тупо продолжила бы путь по дороге, но я схватил ее за руку и увлек за собой.
– Зачем? – раздраженно спросила Лидочка.
Ей не понравилось, что я потащил девушку за собой. Но ведь ей должно быть все равно.
– Надо, – коротко, чтобы не сбивать дыхание, сказал я.
Мы пробивались через цепкие заросли кедрового стланика и шиповника, безжалостно ломая на своем пути ветки и сбивая листву. Такой след читался легко даже ночью, поэтому нам нужно было поскорей выйти к реке.
К нашему счастью, подлесок не перешел в высокоствольную тайгу, а иссяк в каменистом русле небольшой и быстрой речушки. Лидочка, казалось, понимала, в чем состоит наше спасение, и с ходу вошла в шумную, пенящуюся воду.
Здесь было мелко, но Лидочка споткнулась о камень и упала, течение немедленно подхватило ее лишившееся опоры тело, но я вовремя поймал девушку за руку, помог восстановить равновесие.
Наша спутница так же лихо вошла в реку и, не удержавшись на ногах, свалилась в воду. Если бы не моя помощь, она бы бревном пошла вниз по течению.
И снова я поймал на себе удивленно-раздосадованный взгляд Лидочки. Ей явно не нравилось, что я вожусь с ее соседкой. Что это – животная ревность или нечто иное?
Впрочем, некогда было задаваться этим вопросом. Тем более что Лидочка уже потеряла к нам интерес. Вполне осмысленно преодолевая сопротивление воды, она направилась вверх по течению.
Вниз было бы идти гораздо легче, но в ее действиях я разглядел хитрую логику. В том направлении, которое она выбрала, мы бы шли к лагерю, в то время как нам нужно было двигаться прочь от него. Наши преследователи решат, что мы ушли вниз по течению, и отправятся за нами. Мы будем уходить в одну сторону, они – в другую. Неплохо задумано. Только как продвинуться вперед, если течение сбивает с ног, да и скользкие камни то и дело норовят выскользнуть из-под ноги?
И сама Лидочка несколько раз падала, а ее соседка так и вовсе держалась за меня. Но все-таки мы смогли пройти метров сто, прежде чем услышали лай гнавшихся за нами собак. Лидочка не обратила внимания на шум, как будто опасность ее не касалась. Но я заставил ее остановиться. Я прижал ее к себе левой рукой, ладонью которой закрыл рот. Нашу спутницу я обнял справа, тем же образом лишив ее возможности закричать.
Мы стояли посреди реки по пояс в воде, застыв каменными изваяниями. Стыдно в этом признаться, но я был близок к самому настоящему обмороку. Не столько страх перед расправой давил на меня, сколько ледяной холод воды, бурное течение и ненадежная опора под ногами. Одно неловкое движение, и мы все втроем сплавимся вниз по реке прямо в прицел наших преследователей.
А их, судя по ярким огонькам фонариков, было не меньше полудюжины. И как минимум две собаки рвались с поводков.
К счастью, лучи фонариков не в состоянии были прорвать густую тьму, в которой мы затаились. Высветить нас мог только мощный прожектор, которого в их арсенале не наблюдалось. И еще ветер дул в нашу сторону, а значит, уносил прочь от собачьих носов запах беглецов. И если бы кто-то из девушек вдруг крикнул, голос бы сначала смешался с шумом реки, а потом был бы уже унесен в безлюдную темноту. Но ни Лидочка, ни ее соседка не пытались вырваться из моих объятий, а ведь им же было так же тяжело, как и мне. В какой-то момент мне даже показалось, что девушки превратились в ледовые статуи.
Преследователи совещались недолго. Тщетно потыкали фонариками в нашу сторону и направили своих собак прочь от нас. Все-таки они решили, что мы ушли вниз по течению.
Я дождался, когда свет их фонариков растворится в ночи, на негнущихся ногах сделал шаг к противоположному берегу. Я не превратился в замерзшее изваяние, но мне казалось, что, споткнувшись о подводный камень, я развалюсь на куски льда. К счастью, это не помешало мне выйти из реки самому и вывести на спасительный берег моих спутниц.
Мы шли, не разбирая дороги, через кустарник, через лес. Чем дальше уйдем от реки, тем лучше. Так думал я, увлекая за собой девушек. Думала о чем-то подобном и Лидочка. Ее соседка вообще не напрягала голову, но тем не менее держалась лучше нас – шла как завороженная, не чувствуя усталости. Мы же с Лидочкой едва держались на ногах.
Как это ни обидно, но первым не выдержал я. И остановился, воспользовавшись правом начальника.
– Перекур!
Я обессиленно обнял поросший лишайником, мягкий и бархатистый на ощупь ствол дерева. Лиственница ли это была, кедр или сосна – все равно, так приятно было ощутить спрятанное в нем тепло летнего дня. Но приятность эта была относительной и длилась каких-то несколько мгновений. Холод от мокрой одежды пробирал до костей, заставляя тело трястись, как в лихорадке. От усталости подламывались ноги – хотелось упасть и лежать, ждать, когда вернутся силы, чтобы затем развести костер.
Спичек у нас не было, но я мог добыть огонь с помощью оружия. Для этого нужно было разобрать три
