через себя пропустила… И я такая же…
Лидочка, как будто смекнув что-то в уме, закрыла вдруг ладонями свое лицо и отвернулась от меня.
– Да и я такая же грязная!
Мне ничего не оставалось, как вылезти из ямы, подойти к ней и обнять сзади.
– Забудь.
– А ты сможешь забыть? – горько всхлипнула она. – Ты сможешь забыть, кем я была?
– Может, и была, но не по своей же воле.
– Не по своей… Все так чудовищно… И все из-за тебя!
Именно этих обвинений я и боялся. Сбитый с толку, я отстранился от Лидочки и взялся за дело. Стащил мертвое тело на дно ямы, забросал его землей. Хотел осенить могилу крестным знамением, но рука застыла в воздухе. Я не священник, чтобы совершать погребальный ритуал. Хотя крест из двух прутков на земляном холмике установил.
– Ну вот и все, – сказал я, сняв с головы армейскую кепку.
– Ты меня, пожалуйста, прости, – сказала Лидочка.
Она подошла ко мне, крепко прижавшись грудью к моей руке.
– Ты ни в чем не виноват.
– Виноват. Ничего бы не было, если бы ты не связалась со мной.
– Но ты же не хотел мне зла.
– Можешь не сомневаться.
– Правда, что ты искал меня?
– Искал. И нашел… Мы всегда будем вместе.
Увы, но я готов был пожертвовать своей холостяцкой жизнью ради того, чтобы Лидочка была счастлива. Чтобы она не полезла в петлю, как это сделала в свое время Татьяна Зуйко, а сегодня и наша спутница Инна. И еще вчера в женском бараке я видел обрезок петли, в которой удавилась неизвестная мне рабыня…
Я не задумывался над названием синдрома, который наблюдался у девушек на переходном этапе от полной психонаркотической зависимости к частичному просветлению. Но именно на этой стадии сейчас находилась Лидочка, и, разумеется, мне совсем не хотелось, чтобы она сошла с ума и лишила себя жизни.
– Я хочу поскорей забыть этот кошмар.
– Сначала от этого кошмара нужно избавиться… Уходим!
У меня было лишь приблизительное представление относительно того, где мы находимся, и то я больше опирался на интуицию, чем на реальные факты. Я предполагал, что база Огонька где-то недалеко отсюда. Если так, то нужно было следовать на юг, чтобы выйти к притоку Тунгуски, где я оставил свою лодку. Но это слишком, потому что название этой реки на скальном обрыве не выбито, и если я даже выйду к ней, то просто-напросто затеряюсь в догадках, она это или не она.
– Куда? – спросила Лидочка.
– К реке, – уверенно сказал я.
– К какой?
– К любой… Здесь все реки ведут к Тунгуске. Свяжем плот и сплавимся вниз по течению.
Я помнил карту и знал, что вдоль Подкаменной Тунгуски находятся поселки и деревни, где мы бы с Лидочкой смогли найти временный кров и кусок хлеба. Нам бы перевести дух, а потом мы как-нибудь сплавимся по Тунгуске до самого Енисея. А там уже на теплоходе вверх по течению доберемся до Лесосибирска. Оттуда уже можно будет связаться с Москвой. Был у меня там один знакомый товарищ, через него я и выйду на следственный комитет федерального уровня. Территориальным органам правопорядка я, увы, в таком деле не доверял…
Но сначала нужно добраться до реки, по которой можно было спуститься к Тунгуске. И еще надо было думать, как отбиться от возможных патрулей, которые Пальмир наверняка разослал по всей округе. И если вдруг мы наскочим на егерский разъезд, обойдем его седьмой дорогой, потому как мне памятно, чем закончилось наше общение со страшим лейтенантом Давыдкиным.
Я боялся думать о еде, которая могла вернуть меня в прежнее скотское состояние, но и не мог забывать о ней, потому что голод крепко держал меня за нутро. К тому же я понимал, что без пищи мы с Лидочкой долго не протянем, поэтому, прежде чем покинуть зимовье, сунул руку за печку, чтобы достать из тайника спрятанные консервы. Но там ничего не было. Только пыль и паутина, как сеть рыбой заполненная дохлыми комарами.
– А где консервы? – недоуменно спросил я у Лидочки.
– Какие консервы? – удивилась она.
– Сардина в масле, две банки. Я их вчера нашел, сюда спрятал.
– Зачем? – в ее голосе послышалось возмущение.
– Про запас.
– Я от голода умираю, а у него консервы были.
– Были да сплыли. Вопрос, куда?
– Может, Инна взяла?.. – вспоминая, наморщила она лоб. – Кажется, она копалась за печкой… Да, да, я слышала… А там консервы были? Вот же сволочь!
– Тихо, тихо, нельзя так о мертвой…
– А ей можно было за волосы нас таскать и бить?
– Может, подробности вспомнишь?
– Может, по пути? – спросила Лидочка. – Идти уже надо.
– Да, надо, – кивнул я.
Но все же потратил немного времени, чтобы еще раз обойти по кругу наше зимовье. Если Инна украла консервы, она должна была вскрыть их, съесть и выбросить банки где-то рядом с домиком. Но я не нашел ни одной даже ржавой жестянки.
А если она съела консервы, она должна была насытиться и потому вернуться в состояние полной психической заторможенности. Тогда бы она не полезла в петлю.
– Ну, мы идем? – нервно спросила Лидочка, с напряжением всматриваясь в сторону, откуда вероятней всего могла появиться погоня.
И, не дожидаясь меня, направилась прочь от зимовья. По идее, я должен был последовать за ней. Но я выбрал несколько иной маршрут и позвал девушку за собой.
– Нам не туда, нам сюда нужно! – протестующе замахала руками Лидочка.
Но я остался верен себе, и ей пришлось бежать за мной.
Я шел в направлении, которое, по моему мнению, могло вывести нас к реке, а по этой речушке можно было выйти к Тохомке. Но шел я не наобум, а по следу, который кто-то оставил здесь совсем недавно. Примятая трава, сломанная веточка… Вскрытая консервная банка, вторая… Та самая сардина в масле…
Я задумался, глядя на приземистый домик, уже почти скрывшийся в зарослях карликовой березы. Зачем Инне понадобилось так далеко уносить банки? Может, она боялась, что я найду их и узнаю тайну исчезновения неприкосновенного запаса?..
Банки были вскрыты аккуратно, надрезы ровные, без рваных надрывов и вмятин. Так жесть можно разрезать только ножом, а в распоряжении Инны был только топор… Но какими бы плавными ни казались мне надрезы на жестяном кругу, заусеницу я все-таки обнаружил, а рядом с ней – следы крови. Я вспомнил свежий порез на руке покойницы и представил, с какой жадностью она уплетала консервы, пальцами выхватывая из банки куски рыбы…
Все можно было объяснить, кроме одного. Чем Инна могла вскрыть консервные банки? Ясно же, что не топором… Может, у нее в кармане был нож? Но ведь я ничего не обнаружил… Может, нож она тоже выбросила, но зачем?
– Вот же сучка! – раздосадованно сказала Лидочка, глядя на пустую консервную банку.
– О покойниках не надо плохо, – в раздумье напомнил я.
– Ты же хотел подробности узнать, – горько и с душевным надрывом усмехнулась она.
– Пошли.
Я отбросил жестянку в сторону и, поправив на плече автомат, шагнул в неизвестность.
