была всего лишь разминка. Или лучше сказать, мост оказался вратами, за которыми начинался ад.
Я знал, что при выводе наших войск чеченцам осталось много боевой техники. Но до начала боевых действий думал об этом как-то отстраненно – ну, осталось и осталось. Сейчас же я был готов перестрелять всех козлов с большими погонами, которые допустили этот беспредел. Из-за них нас убивали нашим же оружием. Один чеченский, некогда советский танк, по башню вкопанный в землю, уничтожил весь авангард колонны. Горящие танки, бэтээры. Колонна стоит. Отстреливается. Бьют танковые орудия, башенные пушки и пулеметы боевых машин. Солдаты залегают, отчаянно стреляют в сторону «чехов». Свои же пули летят над головами. Все тот же бардак и хаос...
Мы тоже стреляем. Нам тоже страшно, но мы – разведчики. Наша задача не только выживать, но и получать информацию о противнике. Самим получать, самим же ее и использовать. Такое ощущение, что общее руководство операцией приказало долго жить. Ни связи, ни взаимодействия...
– Корней, там огневая точка! – показывая рукой на высотный дом, кричит Пашка.
Каска сдвинута на один бок, рот искривлен на другой, лицо чумазое, подбородок в грязи, сам весь как будто из дерьма вылез... Все мы сейчас такие. И хорошо, если бы вылезли из этого дерьма. Нет, мы по уши в нем...
– Игольник!.. Молочан!.. Безуглов!..
От грохота выстрелов я сам себя еле слышал. И меня должны были слышать и мои подчиненные... Да, откликаются, ждут приказа. Жуть как страшно, даже удивительно, что штаны до сих пор сухие. Но даже если бы они были мокрыми, все равно надо подниматься и уничтожать обнаруженную цель. Вперед... У самого поджилки трясутся, а отрываюсь от земли, запрыгиваю на броню. БМП-2 ревет, как тягловый вол в страхе перед волками. Но все же выдвигается к указанному месту. Спешиваемся, вперед перебежками. Все по науке – все, как учили...
До цели оставалось метров семь-восемь, когда сзади я услышал возмущенное урчание мощного дизеля. Обернулся и увидел наш танк. Пушечный ствол смотрит прямо в нашу сторону. Бу-ух!.. Снаряд попал в стену, на которую мы шли. Взрыв, разлетающиеся кирпичи, дым вперемешку с пылью. В голову мне угодил кусок кирпича, и если бы не каска, я бы валялся сейчас с проломленным черепом. Но и без того удар был достаточно ощутимым. Пока я приходил в себя, танк благополучно скрылся из вида... Да, слышал я, что на войне свои стреляют по своим, но не знал, что это явление настолько распространено. Но этот танк хоть огневую точку противника уничтожил, хоть толк от него какой-то был... Хотя вряд ли мне было бы легче на том свете от мысли, что погиб я от своих не зря... Но ведь я не погиб. И с помощью своего друга Пашки кое-как забрался на броню. А вокруг стреляют, а вокруг все гудит и грохочет. Но мне уже не страшно. «Будь что будет», – шелестит в контуженном сознании.
Истерзанная, измочаленная колонна продолжает путь. Вышли на городскую площадь перед кинотеатром. На всем открытом пространстве – врытые в землю бетонные плиты. Сюда и вползла наша израненная чеченским огнем змея-колонна. В мешок, по сути, вползла. Ведь со всех сторон здания, где уже засели и куда сейчас устремляются боевики. Но у нас есть танки, у нас есть орудия. И если грамотно это использовать, то этот плацдарм можно обратить в неприступную крепость. Но о каком грамотном руководстве может идти речь, когда и руководить-то некому. Высшее начальство сейчас в штабах, уже откупоривает шампанское в ожидании победного рапорта. «Грозный взят! С Новым годом, господа!»... Господа – это генералы, а мы – погибающие здесь солдаты и офицеры – товарищи, то есть «пушечное мясо». А как по-другому я мог думать, когда у меня перед глазами горели боевые машины пехоты. Я видел БТР с оторванной башней и целое нагромождение мертвых тел вокруг. Грохот взрывов и выстрелов, дым, вонь. И свист, с которым смерть своей косой скашивала кровавый урожай...
Наша рота заняла целый квадрат, опоясанный бетонными плитами. И сами плиты, и ложбины между ними – своего рода естественные укрытия. Но этого мало. Ротный приказал глубже врываться в землю. Все правильно, закон войны – упал, окопался. Не успел окопаться – самого потом закопают, на два метра... «Двухсотых» в нашей роте хватало. Шесть трупов с нами, еще три остались где-то на пути следования колонны. Хоть и говорят, что десантники своих не бросают, но ситуация иногда заставляет. И «трехсотые» с нами, то есть раненые. Тяжелораненых меньше, чем убитых, хотя, по идее, должно быть наоборот. Но снайперы на этой войне создают свое соотношение между убитыми и ранеными. Снайперы везде. К счастью, и у нас были свои мастера. Урусов и еще один взводный взяли это дело под свой контроль и личное исполнение. Они уже в работе. Их сейчас не найти – они то здесь то там. Я тоже мог бы подключиться, тем более что из СВД я стреляю отлично. Но Урусов – лучший стрелок, и пока он в деле, на мне весь взвод. А нужно и позиции обустроить, и с ранеными разбираться. Медицинской помощи ждать неоткуда. Все санитарные машины с экипажами уже уничтожены. О вертолетах и говорить нечего. Так что вся надежда на индивидуальные пакеты – промедол и бинты в карманах куртки. Ну, еще кровоостанавливающие жгуты на прикладах автоматов. Вот от этого и пляши...
Мы окапывались, а чеченский огонь становился все плотнее: боевики прибывали и прибывали...
Я лежал в укрытии и с помощью прибора ночного видения выявлял огневые точки врага. Выявлял и сам же давал команду на уничтожение. Работали, надо сказать, неплохо. Только что вернулись с боевой вылазки. Обнаружили чеченский дот, а Пашка Игольник с одного выстрела точно в амбразуру...
– Корнеев, – тронул меня за руку ротный. – Пойдешь со мной...
Он выглядел на самую малость бодрей и свежей остальных. Уставший, изможденный, придавленный мыслью о больших потерях. А впереди затяжной изнуряющий бой, а впереди новые потери...
Болотницкий взял в свою группу двух прапорщиков и двух сержантов. Он брал в разведку самых опытных. Не скажу, что это льстило мне. Должно было льстить, но все мои эмоции, казалось, были похоронены под тяжестью безнадежной ситуации... Впрочем, это была уже не разведка. Это был боевой выход. К дому, откуда работали снайперы и пулеметчики. Только наша рота от их огня потеряла троих...
Бронежилеты мы брать не стали. Передвигаться в них тяжело, а толку, как выяснилось, мало. Эта штука хорошо держит автоматную пулю калибра пять сорок пять. И от осколков – отличная защита. Но чеченцы, как выяснилось, в основном были вооружены старыми «АК-47», пули от которых прошивали броники насквозь. А снайперы, те вообще стреляли в голову.
Скрытно – где ползком, где перебежками – под покровом относительной темноты мы преодолели опасное пространство, отделявшее нас от осиного гнезда. Не буду говорить о том, что вокруг стреляли. Это было так же естественно, как фейерверк в новогоднюю ночь. А ночь действительно было новогодней. А ротный сейчас выступал в роли Деда Мороза, а мы помогали ему доставить новогодние подарки, чтобы «порадовать» чеченских «детишек»...
Один за другим мы втянулись в разбитое окно на первом этаже. Чья-то квартира. Опаленная огнем стена, разбросанные вещи. Вряд ли здесь побывал пушечный снаряд, скорее всего граната влетела – похоже, из подствольника. Копоти много, а разрушений не очень... Впрочем, это детали.
В квартире никого не было. Входная дверь нараспашку. На лестничной площадке темно. Где-то вокруг дома гудит канонада, а здесь относительно спокойно. До жути спокойно. Даже мои утрамбованные предыдущими кошмарами нервы натянулись как гитарные струны. Как бы похоронный марш Шопена не сыграть... Откуда-то сверху донесся одиночный выстрел. И тут же рубанула длинная пулеметная очередь. То ли с четвертого этажа стреляют, то ли с пятого. Но из этого подъезда точно...
Медленно поднимаемся. Ротный впереди. Лестничная площадка четвертого этажа. Вдруг из открытой двери прямо к нам выбегает боевик в камуфляже отечественного образца. Но с бородой...
– Вах! – вскрикивает он от неожиданности.
Еще мгновение, и он бы пришел в себя. Но ротный уже на нем. Одной рукой обхватил его за шею, другой закрыл рот. Мощным движением крутанул чеченца вокруг своей оси. Он еще только укладывал его на спину, когда прапорщик Гулько воткнул нож точно в сердце... Это был старшина роты. Он больше был каптенармусом, нежели командиром. Прижимистый, ворчливый, с пивным брюшком. Тридцать четыре года мужику, в возрасте уже. Может, потому он никогда и не бегал с нами кроссы, а в спортивных праздниках участвовал только с точки зрения материально-технического обеспечения. Я и не думал, что в бою этот человек сможет спокойно и, главное, без проволочек пустить кровь врагу – такому же живому человеку. Я в ступор впал, а Гулько раз, и клинок уже тормозит вражье сердце...
Боевик конвульсивно дернулся и затих. Ротный приподнял вверх указательный палец. Прислушался к тишине. Вроде все спокойно... Тихо и спокойно, если не считать, что где-то рядом пулемет надрывается. Но ведь надрывается, значит, стрелки не заметили опасность с тыла. Значит, действительно, все
