игольной остроты – как будто это помогало ему снять нервное напряжение. Заточил карандаш, убрал его, спрятал нож. И пристально посмотрел на Илью – как будто хотел передать ему остатки этого самого напряжения.
– Не надо со мной в непонималки играть, – сказал он. – Я этого не люблю... Могу в другую камеру отправить. Хочешь в другую камеру?
– Нет, не хочу, – затрепетал Илья.
– Тогда скажи, что было?
– Было. Сельдец на меня наехал, а Кирилл заступился. Чуть не убил его. Свалил его с ног и головой об пол... Если бы не Вадик, не знаю, что было бы...
Не вдаваясь в подробности, но ничего не утаивая Илья рассказал, как было дело.
– Значит, Вадик у вас теперь новый смотрящий, – сделал вывод Андрей.
– Да мы как-то не решили.
– Ну, не вам это решать... Самозванец ваш Вадик. Такой же самозванец, как и Остап... Ладно, с этим мы разберемся. Главное, что ты сам с собой разобрался.
– Как это я сам с собой разобрался? – не понял Илья.
– Определился, с кем дружить и кому помогать.
– С кем дружить? С Вадиком?
– При чем здесь Вадик? – жестко и вместе с тем торжествующе усмехнулся Андрей. – Со мной дружить будешь и мне помогать. Осведомителем стал, поздравляю. Выговорился, на душе, наверное, полегчало?.. Это как на исповеди – покаешься, и сразу камень с души...
– Я не уверен, – мотнул головой Илья.
Легче ему не стало, как раз наоборот – как будто гора твердокаменная поперек души выросла. Не хотел он становиться осведомителем, но Андрей его переиграл. И очень легко переиграл – всего-то пригрозил переводом в другую камеру...
– Расслабься и не бери в голову, – иронично посмотрел на Илью хитрый оперативник. – Все через это проходят, не ты первый, не ты последний... Нила звонила, спрашивала, можно ли телевизор в камеру передать. Я сказал, что можно... У вас телевизор плохой, а теперь хороший будет, жидкокристаллический. И холодильник небольшой пришлет...
Илья приободрился, когда представил, как будет смотреть со своей шконки телевизор, возможно, в комплекте с приставкой «DVD». Да и холодильник не помешает... Но тут же мысль о собственной мелочности опустила приподнявшееся было настроение. Он еще мог оправдать себя в страхе перед новой камерой – любого нормального человека можно этим напугать. Но Андрею мало было кнута, он подбросил ему еще и пряник – перспективу иметь в камере хороший телевизор. Он поманил, а Илья повелся – как дурачок на конфетку. Обрадовался. Как будто нет у него чувства собственного достоинства. Нельзя так...
– Чего нос повесил? – попытался встряхнуть его Андрей. – Как будто умер кто-то...
– Может, и умер.
– О смысле жизни задумался?
– С чего ты взял? – встрепенулся Илья.
– Взгляд у тебя туманный... Но философию ты для камеры побереги. Здесь и без тебя знаешь сколько философов перебывало. Есть такие – сначала человека убьют, а потом умствовать начинают...
– Это ты про меня?
– А ты что, человека убил?
Андрей внимательно смотрел на Илью. Настолько внимательно, что у него вдруг отлегло от души. Сейчас, как никогда раньше, Андрей производил впечатление сверхпроницательного человека, и если это действительно так, он поймет, что Илья не виноват. И тогда он будет относиться к нему как к невинно осужденному.
– В том-то и дело, что я никого не убивал.
– А кто убил?
– Не знаю.
– А предположения есть?
– Есть... Окулов, муж Эльвиры, утверждает, что больше не видел ее с тех пор, как я ее увез...
– А как ты увозил ее, видел?
– Видел. Я ей позвонил, она меня ждала, а когда в машину села, муж ее появился. Страшенный такой, как привидение. Ни глаз не видать, ни лица. Жуть сплошная. Ну, я по газам, увез Эльвиру... Увез на свою беду...
– А обратно привез?
– В том-то и дело, что да... Она мне убежать предлагала. Я, говорит, от мужа убегу, а ты от жены. А я, дурак, отказался...
Илья и в самом деле ощущал себя глупцом. Не хотел он от Нилы уходить, нищеты боялся. А ведь любил Эльвиру, и она любила его. Уехали бы куда-нибудь в другой город, построили бы с ней свое счастье, а затем и дом. Трудно пришлось бы им. Но сейчас Илья уже не боялся этих трудностей, в сравнении с тем, что ему пришлось пережить в тюрьме, они казались ему пустяковыми. Послушал бы Эльвиру, уехал бы вместе с ней в ночь, и была бы она сейчас жива, и сам бы не оказался за решеткой... Нет, он даже не дурак, он – полный идиот.
– Я не должен был ее домой отвозить, – распаляясь, сказал Илья. – Понимаешь, не должен был.
– Но ведь отвез.
– Отвез!
– Мужу надо было под расписку передать.
– Надо было, но кто ж знал...
– Он знал. Что ты с его женой в ту ночь гулял, знал.
– Знал.
– И прибить ее за это мог. Под горячую, так сказать, руку.
– В том-то и дело, что мог.
– Убил жену, а на тебя свалил.
Илье вдруг показалось, что Андрей издевается над ним. Вроде бы и не отвергает его суждения, даже соглашается с ними, но сам в душе посмеивается. В детстве Илье нравилось ловить безобидных трутней, привязывать их к нитке и наблюдать за ними – пока нитка не натянется, насекомое летит, радуясь свободе, как только закончится запас длины, так начинается истерика. Вот-вот, казалось, натянется поводок, на котором Андрей держал его самого. Натянется и последует резкое: «Хватит врать!» Чем не глумление?..
– И убил, и свалил, – подавленно буркнул Илья.
– А чего так невесело?
– Все равно не веришь.
– Почему? Может, и верю. Потому и спрашиваю. Если б не верил, и разговор бы не заводил... Ты Эльвиру к самому дому подвез?
– Нет. За два квартала остановился, дальше она сама пошла.
– То есть, как она в дом заходила, ты не видел.
– Нет.
– Может, она и до дома не дошла.
– Я уже думал об этом, – кивнул Илья.
Дело было поздней ночью, а это самое время для подлунной нечисти. Может, на отморозков каких- нибудь по пути нарвалась, а те на реку ее потащили.
– И что? – с интересом посмотрел на него Андрей.
– Ее же ограбили, прежде чем убить. Окулову это не нужно... э-э, мне тоже... Может, сволочей каких-то по дороге встретила, они ее и убили. Сначала ограбили, а потом убили...
– Да, но перстенек у тебя нашли.
– Перстень она мне сама подарила. Чтобы я ее не забывал...
– Если так, то подставила она тебя с этим перстеньком. Попал ты с ним. Обвинение на этом перстеньке держится и на твоем чистосердечном признании. Очень крепко, скажу тебе, держится. И еще Окулов
