– Ты же говорил, что рана не смертельная.
– Рана нет, не смертельная. Но его брат к себе зовет, он может уйти.
На какой-то миг Наташе показалось, что она сходит с ума.
– Какой брат? Кого зовет?
– Не обращай внимания, – рассеянным взглядом скользнул по ней Зиновий. – На меня иногда находит.
В печи закипели сразу два чугунка с водой, в каждый из них он бросил по нескольку пучков разных трав. В одном оставил кипятиться нож и кусачки, а другой вынес во двор, чтобы остыть.
Сначала он полил на рану спиртом из фляжки, затем с помощью примитивных, но продезинфицированных инструментов вытащил из груди раненого древко стрелы. К счастью для себя, Женя был без сознания, поэтому ничего не чувствовал и не кричал от боли. Зато Наташа скрежетала зубами, невольно представляя себя на его месте.
Рану Зиновий сначала обработал отваром собственного приготовления, затем смазал каким-то бальзамом, перевязал ее куском чистой простыни.
– Теперь все зависит от него самого, – кивая на бесчувственного больного, сказал он. – От силы его организма, от силы его души. Ты, наверное, голодна?
– Спасибо, что догадался, – вымученно улыбнулась Наташа.
Она действительно хотела есть, но вряд ли бы она сейчас смогла прикоснуться к еде. И зачем она только смотрела, как Зиновий вытаскивает стрелу из сквозной раны?
– Бледная ты, – покачал головой Зиновий. – Встряхнуться тебе надо. Я, наверное, баньку затоплю.
Наташа криво усмехнулась. Вспомнила, как они с Женей сходили в сауну. До сих пор парятся...
– Что-то не так?
– Хорошо живешь, думаю. Даже банька есть.
А банька бы ей действительно не помешала. После баньки и аппетит бы прорезался. А если бы у Зиновия еще и самогоночка нашлась, совсем было бы здорово. Самогоночка к понюшке порошка. Или понюшка к самогоночке...
– Есть. Своим руками срубил. Первое время худо было: ничего не умел. А потом приспособился. Пошли.
Он провел ее в свою баньку, которая находилась недалеко от дома, но в лесу, возле оврага – чтобы в него и стекала использованная вода. Небольшой сруб метра два на три, крытая железом крыша, крохотный предбанник, каменка, котел и баки с водой. Чисто деревенская баня.
– Воду из родника ношу, – сказал Зиновий. – Ключевая, ледяная, пока согреешь...
Он деловито набросал в печь дров, подложил под них сухой мох, зажег огонь.
– А мы разве куда-то торопимся? – спросила Наташа.
Она сидела на лавке в предбаннике, наблюдая за Зиновием. Недалеко в доме лежал раненый Женя, но ей было абсолютно все равно, что с ним будет. Сейчас ее мог волновать только Зиновий. Основательный мужик, надежный. И непонятно отчего, но очень высокий градус обаяния – грубого и дикого, но настоящего, мужского. А еще она помнила, какой у него размер. Ей вдруг захотелось верить, что в этой баньке они будут париться вместе...
– Нет. Но тебя накормить надо.
– Не надо. Здесь давай побудем.
Ей не хотелось уходить из холодной, но уже такой уютной баньки. Ей вообще никуда не хотелось уходить из этих мест. Так бы и осталась здесь с Зиновием. Ни электричества тут нет, ни телевизора. Зато сам Зиновий – источник сексуального напряжения... На ум ей невольно пришел образ Распутина из какого-то фильма – немытый, нечесаный, в одних кальсонах, босой. Но, говорят, он такой силой обладал, что саму царицу на грешные мысли пробивало. Кто его знает, возможно, Зиновий по своей внутренней силе – второй Распутин. И уж куда более привлекательный! Чистые волосы, ухоженная борода, до блеска начищенные сапоги. Чувствовалось, что мужчина следит за собой. А уж какой у него размер... Наташа с нетерпением ждала, когда согреется вода и натопится банька...
– Побудем, – кивнул Зиновий.
И сел рядом с ней. Предбанник крохотный, скамейка короткая – он просто физически не мог сидеть, не касаясь Наташи. От его прикосновения у нее по нервам словно побежал слабый, но приятно щекотящий ток. Так бы и сидела всю жизнь...
– Это правда, что ты простил меня? – спросила она.
– Святая правда.
– И не злишься?
– А должен?
– Будь я на твоем месте, я бы тебя убила.
– Но на моем месте – я, а ты – на своем. Что вы там натворили с Женей? От кого убегали?
– Тебе кто-то сказал, что мы от кого-то бегаем? Или сам догадался?
– Жизнь у меня такая. Самому обо всем догадываться надо.
– Значит, отшельником здесь живешь?
– Да.
– Откуда тогда эти баки, котел в печи, железо на крыше?..
– Не только это, много еще чего. Я сюда в одних трусах попал. Лодка только была, топор и леска с крючком. А потом я избушку в лесу нашел. Но там житья от гнуса нет, поэтому сюда ее перенес. Землянку сложил, там у меня сейчас погреб. Трудно первое время было. Ничего, выжил. Сначала на уток охотился, затем на зайца перешел, а там соболь пошел, куница. Добывать пушнину приловчился и в заготконтору сдавать. Это в ста верстах отсюда. А в шестидесяти верстах – село, там я тоже иногда бываю. Так что я не совсем отшельник. Корова у меня есть – молоко, масло. Даже коня взял, чтобы пешком не ходить.
– Хорошо живешь. Как бы не раскулачили.
– На все воля божья. Нравится мне здесь.
– Знаешь, мне тоже. Ничего, что мы нарушили твой покой?
– Нарушили. Но ничего. Соскучился я по тебе. Очень соскучился...
– Я его предала, а он соскучился...
– Ты просто непутевая.
– Спасибо за комплимент! – фыркнула Наташа.
Это высказывание в свой адрес ее скорее развеселило, чем разозлило. А чего обижаться? Она действительно непутевая, всегда такой была.
– Это не комплимент, – покачал головой Зиновий. – Это правда.
– Горбатого могила исправит.
– Это хорошо, что ты уже задумываешься об этом.
– О чем? О могиле?
– Нет, о том, чтобы исправиться.
– Я думаю том, как бы «вышку» не заработать. Натворили мы дел, Зиновий... Женька двух киллеров убил.
– Киллеров? – непонимающе спросил он.
– Это люди, которые людей за деньги убивают. Наемные убийцы.
– Ясно. Тогда твой Женя и сам киллер. Он тоже за деньги убивал, – как о чем-то само собой разумеющемся сказал Зиновий.
– Ты откуда знаешь? – встрепенулась Наташа.
Она уже поняла, что этот человек обладает какими-то сверхъестественными способностями, но удивляться не переставала.
– На ум пришло, потому и знаю, – пожал плечами Зиновий. – А я редко ошибаюсь.
– Но ведь он и в самом деле киллер.
– У тебя муж был, – напряженно глядя куда-то в пустоту, сказал он вдруг.
– Был.
– Убили его.
– Убили.
