рассматривать первый вариант.
Сергей продолжал листать конспекты.
Так, тактические приемы допроса можно условно объединить в три группы. Первая – мягкие, основанные на щадящей криминалистической терапии, как, например, терпеливые беседы по душам на отвлеченные темы, разъяснение, обращение к здравому смыслу, логический и правовой анализы сложившейся ситуации. Вряд ли этот вариант подойдет.
Вторая группа объединяет тактические приемы, характеризующиеся как жесткий непрерывный прессинг, главным тактическим средством которого являются методы изобличения фактами, демонстрация возможностей следствия, твердость и бескомпромиссность – разоблачение лжи, предъявление изобличающих доказательств, проведение очных ставок. Как все запутано.
Третья группа – попеременное использование возможностей приемов первой и второй групп. Ну зачем так все усложнять? Достаточно назвать эти приемы «методом кнута и пряника».
Под термином «тактические комбинации» понимаются тактические приемы допроса, которые именуются «следственными хитростями» и «психологическими ловушками». Слово «хитрость» здесь предполагает не обман, не введение в заблуждение, а имеет другой смысл – изобретательность, искусность. Правильно поставленная следственная ловушка ложной информации в себе не несет. В ее основе лежит расчет на такую оценку ситуации, которая приведет допрашиваемого к необходимости самостоятельно принять правильное решение...
Допрос должен быть проведен профессионально грамотно, ведь достаточно неуверенного тона, беспокойного взгляда, незначительного волнения, повышенного интереса к словам допрашиваемого, и ему станет ясно, что следователь не располагает необходимыми доказательствами.
Сергей закрыл конспект. Теория звучит важно и напыщенно, но при всем при этом она аморфна и расплывчата. На практике все гораздо проще, но в то же время сложней. По теории Сергей получал «отлично». Какую же оценку выставит ему жизнь?
Майор Иванов сам привел Окунева в кабинет. Это был крепкого сложения мужчина лет тридцати. Короткий ежик волос, землистого цвета лицо, мощные надбровные дуги, глубоко посаженные бесцветные глаза, широкая переносица. Желваки на скулах вздуваются, как пузыри у лягушки. Видно, что нервничает Окунев, хотя и пытается скрыть волнение под внешней бравадой.
Он сел на табурет, деловито выставил вперед ногу. Вперил в Сергея пристальный гнетущий взгляд. На тонких злых губах змеится презрительная ухмылка.
– Эй, начальник, браслеты-то сними, да? – небрежно потребовал он.
Сергей даже ухом не повел. Он сидел за столом и смотрел на уголовника. Голова подана вперед, спина прямая, руки на столешнице, как у студента, внимательно слушающего преподавателя. Он решил не делать лицо кирпичом и взгляд свой не стал утыкать колючками. Он смотрел на Окуня с блуждающей улыбкой на губах. В глазах светилась надежда на его самопроизвольное и, конечно же, скорое признание во всех грехах – тяжких и не очень. Но в этом же взгляде присутствовала твердость духа и уверенность в своих силах.
– Начальник, ты чо, не въезжаешь? Наручники сними! – разозлился Окунь.
Но Сергей его не услышал. Потому что хотел слышать другое.
– Слушай, начальник, где ты таких сосунков берешь? – спросил уголовник у Иванова.
– Скажи этому «сосунку» спасибо за то, что он тебя не убил, – хмыкнул майор. – Он в Афгане служил, а ты для него «дух». С «духами» разговор короткий. Секир-башка и все дела.
– Он чо, контуженный? – нервно хохотнул Окунь.
По идее, Сергей должен был обидеться, гневно свести брови к переносице. Но он даже в лице не изменился. На губах все та же блуждающая улыбка. Будь Сергей слабаком в душе, Окунь бы наверняка поднял его на смех. Но уголовник видел, что Сергей не лыком шит – как изнутри, так и снаружи. И его показная наивность не смешила Окуня, а, напротив, злила. Он уже начал выходить из себя.
– Ты, мусор, ты чо в натуре... Я тебе чо, икона, чтобы на меня пялиться?
Сергей продолжал хранить молчание. Его спокойствие выводит допрашиваемого из себя, поэтому он должен и дальше держать марку.
– Ты чо, мент, думаешь, что ты такой умный! – оскалился Окунь. – Думаешь, что за жабры меня взял? А хрена тебе лысого!.. Ты мне, мусор, за все ответишь! И за то, что повязал меня! И за то, что ты такой урод!
Уголовник завелся сам. И очень хотел завести Сергея. Но ни грубости, ни угрозы на него не действовали.
– Ты покойник, мент! Ты покойник!!! – клокотал Окунь. – Завтра... Ты слышишь, мент, завтра меня отпустят, понял!.. Ты думаешь, я сам по себе, хрена тебе! За меня конкретные люди подпишутся, понял! Мы еще поговорим с тобой, легавый! Мы с тобой в другом месте базарить будем. Тогда я на тебя смотреть буду. Молчать буду и смотреть, как ты сапоги мне лижешь... А потом я тебя кончу, мент!
Первым не выдержал Иванов. Он с такой силой заехал Окуню в ухо, что тот слетел с табуретки.
– Зачем? – с упреком, но спокойно спросил Сергей. – Он и так обижен.
– Кто обижен?! – взвыл уголовник. – Я обижен?! Тебя самого обижать будут, мент!
– Кто? – удивленно повел бровью Сергей.
Улыбка намертво приклеилась к его губам.
– Я!!!
– Вот смотрю я на тебя, Окунев, и думаю, что глупость человеческая безгранична. Неужели ты ничего не понял? Сдал тебя Лошаков. Ты глупый, Окунев. А Лошаков – нет. Зачем ему всю вину на себя брать? Он с тобой решил поделиться. И с Воронцом. На троих, так сказать, пулю расписать.
– Ты чо несешь, мент, какой Воронец? – вытаращился на него Окунь.
– Вор в законе. Человек, на которого ты работаешь.
– Что за бред!
– Это не бред, – спокойно сказал Сергей. – Это оперативная информация. Лошаков сказал, что ты приказал ему убить гражданина Суконкина.
– Чего?! – взревел Окунь.
– Если по-честному, то мне и самому верится в это с трудом, – сочувственно посмотрел на него Сергей. – Скорее всего, Лошаков пытается переложить вину на тебя. И на Воронца. Вроде бы Суконкин мешал Воронцу, поэтому Воронец и приказал тебе убрать его с дороги, а ты в свою очередь обратился к Лошакову. Так это или не так, мы еще будем выяснять. Но уже сейчас, на основании показания гражданина Лошакова, мы обязаны возбудить уголовное дело по факту заказного убийства. В качестве обвиняемых по этому делу будете проходить вы – ты и твой коронованный шеф по прозвищу Воронец.
– Воронец здесь ни при чем! – занервничал уголовник. – Я заявляю, что не знаю никакого Воронца!
– Да успокойся ты, Окунев, чего ты нервничаешь! – подмигнул ему Сергей. – Этим делом следователь будет заниматься, нам в общем-то все равно, кто Суконкина заказал. Нам вообще твой Воронец не нужен, зачем нам лишняя головная боль? А вот то, что ты с ножом на меня бросался, вот этого я тебе не прощу, – спокойно, как о чем-то будничном, сказал он.
– Я?! С ножом на тебя бросался?! Ты что-то попутал, начальник? Кто видел меня с ножом? А никто! Нет свидетелей! А ты за свидетеля не канаешь! – возликовал Окунев.
– Начальник мой видел, майор Иванов.
– Да ты чо гонишь! Он Лошака с Калачом своей пушкой пугал, не мог он ничего видеть...
– Успокойся, Окунев. Мы тебя закроем по факту, а будут доказательства твоей вины или нет, это уже не важно. Ты поднял руку на сотрудника милиции, а тебе этого в следственном изоляторе не простят. Есть там особая камера... – многозначительно сообщил Сергей и так же многозначительно замолчал.
Пауза действовала Окуню на нервы.
– Чо за камера? – не выдержал он. – Пресс-хата, да? Да мне по барабану, понял?
– Мне в общем-то тоже все равно, – безмятежно пожал плечами Сергей. – Я даже зла на тебя не держу. Ты пытался ударить меня ножом, я отбил нападение, мне за это благодарность и почет. А вот тюремному начальству не все равно. Тюремное начальство не любит таких буйных, как ты. А вдруг ты кого- нибудь из них ножом пырнешь. Пресс-хаты, как таковой, в природе не существует. Но таких, как ты, все равно опускают. Знаешь, как это делается?
– Ты... Ты, начальник, чо, в натуре, с катушек съехал? – в панике пробормотал Окунь. – Ты не можешь
