раскладывали листовки в почтовые ящики престижных домов, жильцы которых были в состоянии пожертвовать на благое дело немалую сумму. У станций метро также работали специально обученные люди, они раздавали всем желающим красочные, отпечатанные в типографии буклеты, и можно было увидеть, как у человека, прочитавшего написанное в буклете, мгновенно изменялось лицо, и очень немногие выбрасывали полученную от уличного распространителя частицу детского горя. Горя, которое не могло не вызвать сочувствия даже в самом черством сердце. Горя, которое воспринималось подлинным, существующим: вон какие глазенки у этой пятилетней девчонки! – ведь чудо, что за ребенок, а у нее, бедненькой, нефробластома… И ведь можно помочь! Вот же, написано! И куда деньги переслать, написано. Так что все по-настоящему. Все… кроме ребенка, который давным-давно скончался. И звали эту девочку Мариночкой, а не Анечкой, как написано в уличном буклете, который с первого до последнего слова есть подлейший обман!
Деньги от этого обмана, от подлости этой поступали на счет в каком-то мелком банке, и там Алла с мужем их сперва конвертировали, под определенный процент обналичивали, а затем уже легализовывали с помощью нескольких известных схем, для описания которых здесь нет места, так как это, едрит-Мадрид, высокохудожественное произведение, а не говно какое-то под названием «громкое и скандальное журналистское расследование». Похищенный мною из сумки Аллы приходно-кассовый ордер был свидетельством получения ею денег после их «отмывки» и помещения суммы, полученной под пятилетние глазенки, под сострадание к детскому горю на депозит в Сбербанке. Дом, который я для них строил, вырастал на преступные деньги. Вот уж воистину правильное утверждение, что «с трудов праведных не построишь палат каменных». Правда, кто-то с полным правом может начать утверждать, что эту поговорку придумал какой-нибудь задроченный жизнью лузер, и тут я спорить не берусь. Может, и лузер. Может, и задроченный. Всяк видит до линии горизонта, и у каждого она своя. Предприниматель видит горизонт во время восхода солнца в районе острова Маврикий, лузер видит свою линию сквозь замызганное окошко однокомнатной квартиры, стоя посреди объедков и угнетаемый кухонными миазмами. Может, и впрямь можно заработать честно. Я лично не проверял, но верю в это утверждение, как в пресвятую троицу. А вот что касается лузеров, то мне, например, их жаль. Вишь ты, какие они занятные, придумывают поговорки. Интеллигенты-сказочники, что с них взять…
…Работы на «нулевом» цикле строительства подходили к концу. Осталось бетону высохнуть, и нужно было начинать завозить строительный кирпич для цоколя, плиты перекрытий и так, кое-что еще, по мелочи. Плиты – дешевка, на них много не наваришь. Куда как более выгодно вместо плит залить «монолит»: выставить снизу доверху стойки опалубки, настелить по уровню толстенную фанеру, сделать арматурный каркас и все это залить бетоном. Получается нерушимо, бесшовно и очень дорого. Я без труда убедил Аллу в том, что ей подойдет вариант именно с монолитом, и содрал с нее втридорога.
Опалубка: стойки и фанерные балки-ригеля, берется в аренду. Стоит аренда двадцать долларов за квадратный метр в месяц. Умножьте двадцать на площадь триста метров. По-хорошему, надо было бы выбросить из этих трехсот метров площадь кирпичных перегородок, но… зачем? Само собой хитрый прораб Славик (это я, если память у вас слабовата) нашел опалубку по пятнадцать долларов, а со своей толстопопой благотворительницы содрал сорок. Фанеру я также нашел «юзаную», то есть бывшую в употреблении. С фанерой вообще вышло весело: в аэропорту «Внуково» проходила презентация нового авиалайнера, внутри которого должна была летать по свету задница Ельцина Бориса Николаича. Для этой цели управление делами этого самого Николаича закупило в одной знакомой мне фирме полторы тысячи квадратных метров фанеры, уплатив полную стоимость плюс сорок процентов, которые пошли на откат какому-то хорьку из управления делами президента. Я таких хорьков, алчных чинуш, набивающих свои карманы откатами, называю «пал палычами» в честь самого главного хорька, хорька над хорьками, верховного хорька Пал Палыча Бородина, который и впрямь на хорька сильно смахивает. Не обижайся, Палыч. Ты ж помнишь, как… Впрочем, ладно, сейчас не об этом. Бородина я встретил на пути к сияющей вершине своего успеха, а тогда я только копошился где-то в отрожьих складках и вверх особенно не заглядывался.
Фанеру я купил по бросовой цене. С Аллы, натурально, содрал полную рыночную стоимость. Эх, хорошо! «Знай и делай» – вот девиз всякого прораба-живоглота. В такие моменты охота пуститься в радостный пляс, ведь повод имеется: мой стартовый капитал растет, мне приятно будет придумать ему применение. Впереди меня ждут приятные хлопоты молодого предпринимателя. Скоро я сам начну заказывать музыку, скоро я перестану петь партию Фигаро, который то здесь, то там; не по собственной воле, а по воле двух мерзких проходимцев, монстров в белых халатах: Аллы и рогатого супруга ее. Но для того, чтобы Фигаро перестал быть слугой, ему надо… Ему надо… Надо…
От простоты идеи, пришедшей мне в голову, я почти остолбенел. Лишь мое правое веко дергалось, словно мерцал ртутный порошок в испорченной лампе дневного света. Знаете, так: трынь, трынь… Надо убить своих хозяев и завладеть их деньгами. Как в старой итальянской пантомиме: сюжетец незамысловат. Вот только как все провернуть? Я же не убийца, не бандит, у меня нет автомата, и я, честно говоря, сильно сомневаюсь, что будь он у меня, я смог бы хладнокровно нажать на собачку. «Мы пойдем другим путем», – сказал Ульянов-Ленин своей маме, задумчиво поглядывая на ботинки своего брата, покачивающиеся на уровне глаз. Лысый перец был прав. Он вообще многое делал правильно с точки зрения мирового сионизма. Ладно. А то вы еще скажете, что чем ниже человек стоит на карьерной лестнице (подумаешь, какой-то прораб), или, скажем, чем он моложе, тем больше он талдычит о том, что везде засели одни евреи и уж вот они-то, верно, мутят воду. Но ведь Алла-то со своим мужем к евреям никакого отношения не имеют. При чем тут тогда сионизм? Подлость, низость, коварство не имеют национальности. Алчность безлика. Деньги нравятся всем: обрезанным, краснокожим, блондинистым… И мне они тоже нравятся. К тому же в деле их добычи нет никаких моральных преград. Просто надо идти и грабить награбленное.
…Вечером следующего дня, во время нашего очередного свидания я дал свое согласие стать «презентатором». По сию пору, вспоминая тот вечер, я считаю его своим единственным, настоящим падением. Но без падений никогда не бывает взлетов.
4
– Умный мальчик, – проворковала Алла, подкладывая мне на тарелку очередную порцию своей невкусной еды. Она неважно готовила: все время чего-то не хватало в ее стряпне. Остроты? Соли? Не знаю. Но вкус был посредственный. Однажды мне пришла в голову мысль, что вся ее стряпня по вкусу напоминает «куний лиз», и с тех пор эта мысль настолько прочно засела в голове, что отныне есть то, что она готовила, я мог только с закрытыми глазами…
– Умный, толковый мальчик. Ты далеко пойдешь, вот увидишь. Сейчас такое время наступило, что с нестандартным мышлением можно многого достичь. А почему ты когда ешь, то закрываешь глаза?
– От наслаждения, любимая, – соврал я и принялся громко чавкать, чем привел ее в неописуемый восторг. Она любила все, что связано с «физиологичностью». В сексе все чаще намекала, что не прочь была бы попробовать некоторые «интересные» штучки: золотой дождь и эксперименты с копрой, но я, понимая, что прямой отказ скорее всего ее страшно оскорбит, заявил, что мы все еще успеем и вообще «из фонтана утех надо пить медленно, не то жажда быстро перестанет быть жаждой и обратится в сытость». Эту мудреную фразу я машинально заучил, когда, копаясь в книжных развалах на Кузнецком, пролистывал не то «Камасутру», не то сборник изречений Лао-Цзы. А быть может, это было еще что-то, в массовом порядке хлынувшее на прилавки книжных магазинов. Вообще в том, что касается книг, то время было сказочным: можно было купить все что угодно из действительно хорошей, прежде страшно дефицитной литературы. А всякое говно тогда еще не научились издавать…
– С чего мне начинать, Алла? – деловито спросил я, покончив с ужином. – На стройке временное затишье потому, что монолитная плита должна сохнуть несколько дней. Я же все стараюсь сделать по правилам, на совесть, так сказать, чтобы ты потом только жила и радовалась, моя хорошая. Только вот… – Я сделал мрачное лицо и нервно дернул шеей.
– Что? Что с тобой? – не на шутку всполошилась она.
– Да ну к черту! Как представлю себе, что ты в этом доме будешь жить со своим мужем… Вообще, когда я думаю, как ты спишь с ним в одной постели, как ты с ним трахаешься…
– Мы не трахаемся! – попыталась было возразить Алла, но меня было не остановить.
– Трахаетесь! Ни к чему тут рассказывать, что вас объединяют только деловые интересы и вы вместе ради ребенка. Это плохая песня, и мотивчик у нее пошленький да фальшивый. Вот у меня нет никого кроме
