часто лишь его интуиция позволяла уйти от необдуманного шага, который как раз и привел бы к чрезмерным жертвам среди населения. Мало-помалу членов совета, проникшихся к Игорю если и не симпатией, то искренним интересом, стали интересовать ингредиенты его дара – ведь это была сама мистика, облеченная в плоть и пребывавшая среди них. Сначала Игорь отнекивался и отмалчивался, но народ в совете был как на подбор пытливым до невозможности, и он с видимой неохотой поведал ему кое- что о природе своих способностей.
– Поймите меня правильно, я не чертопоклонник, – почти оправдывался Игорь, сидя с членами совета за столом во время какой-то закрытой пирушки, – но не светлый бог награждает человека такими способностями, а совсем даже наоборот, так что же мне делать? Приходится, поневоле конечно, иметь дело буквально черт знает с чем.
– Ну, об этих культах читают лекции у нас в лесной школе, – покровительственно заметил генерал Петя, – только в них все, сам понимаешь, трактуется с точки зрения госбезопасности и того вреда, который такие гады могут нанести государству рабочих и крестьян, которого уже и в помине нету. А Сталин вас, масонов, не жаловал.
– Правильно, – вклинился кто-то в разговор, – потому что его в этом плане Гурджиев на путь истинный наставлял, тот самый, который книжку написал с веселеньким названием «Беседы Вельзевула со своим внуком», а уж он-то хорошо знал, простите за банальность, какой от чертей вред людям.
– Сталина сейчас повторить не получится, – многозначительно произнес председатель, – не то время. В изоляцию попадем, а нам этого не пережить. Россию и так никто не любит за то, что слишком большие и можем, если что, и по уху дать, да и народу в стране осталось маловато. У американцев земли поменьше нашего, а население триста с лишним миллионов, а у нас что? Сто сорок, из которых десять процентов больны алкоголизмом. А тут еще и нечистая сила против нас.
Игорь вдруг расхохотался, потому что вспомнил все эти бесчисленные, как он их называл, «театрализованные представления» с вызовом духов и прочую чушь. Он смеялся так, что не мог остановиться, и генерал Петя, который сидел рядом, участливо похлопал его по спине:
– Сынок, ты перебрал, что ли? Все-таки ты армянин – они пить не умеют, сразу начинают с ума сходить.
– Да нет, – Игорь перевел дух, – не в этом дело. Просто подумал, сколько уродов паразитируют на старом добром сатане, не имея в силу собственного ничтожества никакого отношения даже к нему.
Он чуть было не проговорился, сказав: «Я их столько видел, что вы себе и представить не можете», но вовремя прикусил язык…
…Шло время, происшедшие за время которого события пересказывать не имеет смысла, заметив лишь, что все они в той или иной степени были связаны с подготовкой «хранителей» к переходу на легальное положение. Игорь, помимо все улучшавшейся способности предвидения будущего, многие из своих предсказаний, писанные скромным рабом божьим Авелем, черпал из той самой тетради. Со временем он превратился в фигуру настолько влиятельную, что это стало беспокоить окружавших его членов совета. Однажды кто-то из них высказался в духе: «Он ведь у любого может в мозгах копаться, дай только волю. Как бы не было потом всем нам худо. Страшный ведь человек!»
И Игоря решено было «отселить».
– Когда будешь нужен, мы или за тобой пошлем, или сами к тебе приедем, – прокомментировал Игорю решение совета генерал. – Желай, что хочешь. Как говорится, все, что в наших силах.
И Игорь «пожелал». Так он очутился в Затихе, и здесь ему так понравилось, что выезжать куда-либо без особенной на то надобности он не хотел, а так как оставался нужен «и нашим, и вашим», то приходилось тому самому военному аэродрому, что находился в двадцати с лишним километрах от деревеньки, частенько принимать вертолеты с гостями из Москвы. Затем неподалеку от самой деревни залили вертолетную площадку. В том самом, выстроенном по его эскизам, храме Игорь принимал Сушко, Салиму, Грабового, попов-расстриг и прочую изумительную в своей мерзости нечисть людскую. Он устраивал для них ритуальные черные мессы и успокаивал, говоря, что все будет прекрасно и даже еще лучше прежнего. Вместе они рисовали на карте России каббалистические символы, гадая, кому отойдет та или иная часть страны после ее полного краха, и Игорь, посмеиваясь про себя, принимал в таких географических занятиях самое деятельное участие, не забывая один-два раза в течение беседы замолвить словечко за скромного и незаметного преемника Володю.
Наконец тот самый час пробил…
И вот в декабре девяносто девятого, когда Игорь покинул свой уютный деревенский угол и лично навестил первое лицо государства, через несколько часов после их разговора Старика хватил инсульт, и он вновь отправился работать с документами в больничную палату. Генерал Петя лично подменил ему ядерный чемоданчик на бутафорский реквизит, а по телевизору передали отлично смонтированное отречение Старика от многострадального и видевшего всякое русского престола. «Идеальный менеджер» тихо и скромно, без особенной помпы, начал то, что теперь по праву можно назвать эпохой его имени. Хоть слова эти и отдают жутким подхалимажем, но уж что есть, то есть. Иногда Историю лучше толковать однобоко, она женщина с давно испорченной репутацией, и ничто уже не в состоянии ей повредить.
Калейдоскоп. Москва – Балашиха. Март 2007 года
После того как стало понятно, что попытка покушения на нее была организована русской разведкой, Пэм потеряла возможность открытого въезда на территорию России. На карьере в ЦРУ был поставлен крест, и Пэм с повышением перешла в совет национальной безопасности на скучную административную работу, связанную по большей части с анализом ситуации в Восточной Европе и, разумеется, в России. Некоторое время она скучала по насыщенной событиями и приключениями шпионской жизни, но потом, по ее собственному выражению, «забила на личную жизнь» и с головой ушла в карьеру. На конференции славянских эмигрантских общин в канадском Ванкувере, где Пэм присутствовала в качестве «независимого наблюдателя правозащитной организации», она во время небольшого перерыва на чашку кофе разговорилась с чернокожей американкой, которую ей доводилось несколько раз видеть в коридорах своего бывшего ведомства. После двух-трех брошенных слов обе женщины поняли, что между ними есть то самое общее, что объединяет всех масонов во всех частях земного шара, и, как это не часто, но иногда бывает у женщин, общий интерес вызвал глубокую взаимную симпатию. Пэм сразу почувствовала, как ее негритянская кровь возобладала над австралийской, а еще и ее новая знакомая подлила елею: рассказала, что ее мать в студенческие годы работала в дешевой придорожной закусочной. Таким образом, нашлось множество причин для того, чтобы обе женщины подружились.
Новую подругу Пэм, более старшую и более опытную в вопросах придворных интриг, звали Кондолиза. В то время она преподавала политологию в Стэнфордском университете и была самым востребованным специалистом по Восточной Европе во всех Соединенных Штатах. Оставаясь номинально «ученым», она консультировала Пентагон, ЦРУ, АНБ, Конгресс и множество прочих институтов, чьи интересы были напрямую связаны с Россией. Здесь Пэм попала в родную для нее среду: о России они разговаривали часами, и Кондолиза многое узнала от Пэм, а та в свою очередь смогла окончательно расположить к себе влиятельную интриганку. Спустя четыре года, во время торжеств в мемориальном храме Джорджа Вашингтона в Александрии, о котором в этой книге уже было сказано несколько слов, Кондолиза представила Пэм человеку с внешностью упрямца и значком партии республиканцев на лацкане пиджака:
– Джордж, это Пэм, моя лучшая подруга и великолепный специалист по России. Вела эту тему в ЦРУ. Пэм, это будущий президент Соединенных Штатов Америки.
…В том же девяносто девятом Пэм попала в избирательный штаб Джорджа, а после его избрания и назначения Кондолизы на должность советника по безопасности стала ее заместителем.
Биография Кондолизы Райс известна теперь всему миру, она улыбается с миллионов бумажных, пластмассовых и экранных поверхностей, бегает трусцой и ослепительно улыбается, доказывая постулат о крепких афроамериканских генах. Она родилась в Алабаме в семье проповедника, наследника семейного бизнеса собственного отца, открывшего в самом начале двадцатого века филиал одной из иллюминатских лож в маленьком городке неподалеку от Титусвилля. И хотя во всех официальных источниках указано, что Джон Райс лишь скромный пресвитерианский священник, тем не менее он масон высшего, тридцать третьего разряда. Свою дочь он вырастил полностью согласно масонскму чину воспитания детей, и после поступления в Денверский университет Кондолиза вступила в общество «Черепа», внутреннюю масонскую
