быстро, как забывают о вчерашнем дне.
…Сушко был единогласно избран новым «Великим Мастером, Кадошем и гроссмейстером досточтимых рыцарей Мальтийских», но целиком насладиться совокупностью своего мирского поста министра энергетики и, если так можно выразиться, звания «духовного» ему чуть было не помешал новый президент, который в полном соответствии с опасениями Березуцкого оказался человеком умным и, что особенно важно, вдруг полюбился народу, за него проголосовавшему. Свое правление закадычный друг генерала Сеченова начал с того, что послушался генеральского дружеского совета:
– А не пнуть бы нам этого (генерал Петя по своему обыкновению вставил забористое словечко собственного изобретения) финансового гения куда подальше? Пусть себе пахнет вдали от родных пенатов, уж больно он мерзок, честное слово.
– А как же? – в тон ему ответил новый президент. – Натурально, пнуть. Только пусть вначале занесет. Ты, Петро, давай-ка, заведи отчетную ведомость и в нее всех богатеньких, которые покамест народными благами пользуются, – на карандаш. И отмечай, кто, когда и сколько должен, а то за ними глаз да глаз нужен. Не прижмешь сейчас, потом поздно будет. Всю страну по кусочкам растащат, в депозитные ячейки запрут, не вернешь потом, хоть напалмом их жги.
«Занеся», Березуцкий покинул Россию и осел в городе туманов, превратившись в пустомелю и сплетника – это для удовлетворения широких масс общественности. На самом деле роль он выполняет совсем иную, но это, как говорится, «уже совсем другая история».
Над Сушко также начали было сгущаться тучи, и генерал Петя ликовал, присматривая, кого бы из своих провести на теплое после «чертова борова» министерское местечко, словно пешку в ферзи. Однако Сушко генерала переиграл.
Во-первых, Сушко был фигурой международного значения. Его приглашали на все экономические форумы, конференции ООН и прочие мероприятия, на которые просто так не попасть и миллиардеру с изрядным лобби в, допустим, Конгрессе США, не говоря уж о законодательных органах других стран, поменьше. Расправиться с персоной такого масштаба было куда сложнее, чем с любым из участников предсказанного Авелем «третьего ига», – слишком сильна будет огласка. Масоны поднимут на дыбы все, что в состоянии верещать на разные голоса, чирикать в газетках, асфальтовым катком раскатывать в телеэфире. К тому же Сушко, узнавший о своем готовящемся смещении, сделал первый ход и, выражаясь замечательно точным шахматным языком, поставил Сеченову если и не мат, то красивый стратегический, смущающий противника шах.
Он прикинулся вдовой, которая, если верить классику, «сама себя высекла», а говоря напрямую, Сушко организовал сам на себя покушение. Для этого нашли угасающего от рака полковника в отставке, дали его семье денег, чтобы компенсировать утрату кормильца – здесь никто, по правде говоря, не шельмовал, и семья осталась не внакладе, – и, вооружив его автоматом с десятью патронами, поставили «в засаду» на одном из загородных шоссе. Полковник аккуратно обстрелял бронированный лимузин Сушко, который не то чтобы автоматом, а и более серьезным оружием было не так-то просто пробить, и немедленно после этого был геройски захвачен телохранителями хитроумного министра.
Шум поднялся невообразимый. Газеты не жалели красок, набирая заголовки таким жирным шрифтом, что казалось, буквы вот-вот с грохотом упадут с бумажного листа. Телевидение устами дикторов всех форм и размеров сообщало, что «видный сторонник демократических реформ пережил покушение и чудом остался жив, сам он не дает по этому поводу никаких комментариев, давая, впрочем, понять, что его физическое устранение было бы крайне выгодно кое-кому из известных политических группировок». Словом, Геннадий Артемович Сушко оказался в центре всеобщего внимания. После чего о том, чтобы, по выражению генерала Пети, «подвинуть» его, не могло быть и речи, и Сушко остался тем, кем был всегда: хитрым и опасным выжигой с дьявольским даром внушения, к счастью не соответствовавшим по своей силе и одной десятой дара Игоря.
…Встреча между делегацией правительства США и правительством России проходила за большим круглым столом, там, где обычно и проходят встречи подобного уровня. Игорь сидел справа, через три стула от президента. По диагонали от него, через два стула от Кондолизы Райс, сидела Пэм и невозмутимо просматривала какие-то бумаги, делая вид, что страшно занята этим сверхважным государственным делом. Игорь сразу почувствовал, что Райс применяет тактику мощного духовного вампира, и успешно блокировал ее, поставив защиту-отражатель. Все попытки Пантеры «продавить» переговоры в свою пользу не привели к успеху, а внутренние пассы, силой которых она хотела затуманить ясный и циничный мозг главы российской делегации, возвращались к ней и против нее же действовали. Пэм, заметив, что ее любимый находится в смятении и может, видя ее и не в силах выдать свои чувства, совершить что-нибудь непоправимое, что-нибудь, что может иметь плохие последствия для международной политики, недолго думая написала Райс записку: «Срочно заканчивайте раунд переговоров, сошлитесь на что угодно». Пантера так и поступила, предложив продолжить разговор на следующий день.
– Мне необходимо проконсультироваться с Белым домом, – вымученно улыбаясь, с трудом произнесла Райс и упала бы в обморок, когда б не Пэм, которая смогла чуть нейтрализовать последствия «отражателя», и на этом переговоры в тот день закончились.
А вечером, часов около шести, из ворот американского посольства на Новинском бульваре выехал большой пикап-эвакуатор. За собой он тащил какой-то произведенный в Детройте драндулет, видимо не способный уже передвигаться своим ходом. В кабине драндулета никого не было, в кабине пикапа рядом с водителем сидел, по всей видимости, или механик, или водитель инвалидного драндулета. Пикап направился в сторону автосервиса, а следом за ним неприметный автомобиль наружного наблюдения госбезопасности. Однако ничего подозрительного «топтуны» не заметили: пикап втащил требующий ремонта автомобиль на территорию автосервиса и в той же кабинной комплектности убыл обратно в посольство. «Наружники» проследили его до самых ворот и доложили по форме куда следует.
Сеченов, к тому времени уже несколько лет как перешедший из своей «конторы» в администрацию президента, в тот вечер лично курировал работу «топтунов». Услышав донесение о том, что «все чисто, ничего подозрительного не обнаружили», взревел:
– Вы почему ту машину не проверили? Ту самую, которая в автосервисе осталась?! Срочно туда, под любым предлогом осмотреть кабину и багажник! Особенно багажник!
Через некоторое время ему доложили, что в кабине и в багажнике ничего не нашли, и Сеченов устало вымолвил:
– Конечно, ничего, кто ж там станет вас, олухов, дожидаться?
Пэм, выбравшись из багажника, а затем с территории автосервиса, поймала лихача и спустя сорок минут оказалась где-то в паутине сретенских переулков. Вошла в подъезд старого, довоенной постройки дома, поднялась на второй этаж и позвонила. Дверь ей открыл Игорь.
… – Я еще в форме, по-твоему, Эгер? Не отвечай. Я так долго хотела назвать тебя по имени, у меня комок стоит в горле. Не думала, что к старости я стану сентиментальной, – она закинула руки за голову и дотянулась до изголовья кровати, – и мне хочется добавить «дурой», но я не настолько самокритична.
– В форме?! Ты называешь это выкачивание из меня жизни «быть не в форме»?! Зачем напрашиваться на комплимент? Я и так скажу, что ты самая лучшая.
– Мне очень долго не хватало комплиментов. Знаешь, в продвинутом американском обществе не принято делать женщинам комплименты. Все опасаются угодить под суд за сексуальное домогательство, а без комплиментов женщины начинают жрать что ни попадя и превращаются в надувных хрюшек.
– Пэм, не буди во мне ревнивца. Мне как минимум неприятны мысли о тех, с кем ты наверняка спала, ведь с нашей последней встречи ты не поправилась ни на грамм.
Пэм приподнялась на локте и с изумлением уставилась на Игоря:
– Ты сошел с ума? О чем ты вообще говоришь? Какой бред. Милый, мы не виделись – сколько? – десять лет? И спустя десять лет ты говоришь мне о каких-то… Неужели не осталось ничего между нами и ты опустился до пошлости?
– Когда-то между нами было зло, в которое мы верили, Пэм.
– Я и сейчас верю в него, Эгер. Не будь его, не было бы и меня, и тебя, и нашего мира.
– А ты видела что-то, кроме НАШЕГО мира? Мира, в котором, кроме постоянного напряжения, нет ничего!
– Эгер, я прошу, не смеши меня. Еще не хватало, если ты признаешься, что за десять лет стал кем-то
