велел вскрыть могилу, извлечь прах и отвезти скелет отца в Петропавловский собор для церемонии коронации. Во всем Петербурге нашелся только один монах, который согласился провести ее.
– Почему?
– Остальное православное духовенство посчитало это сатанинским ритуалом. Монаха якобы доставили из тюрьмы, в которую он периодически попадал за какие-то неосторожные слова, так что деваться ему было некуда. Он короновал мертвеца и освятил его новую могилу в монаршей усыпальнице Петропавловского собора. Вот такая загадочная история. А с чего ты вдруг этим заинтересовался?
– Да так, – мрачно ответил генерал Петя, – хочу вот историю подзубрить на старости лет.
Полный сомнений, он вызвал машину и приказал отвезти себя к Дому Пашкова, в который и проник, беспрепятственно предъявив то, что обычно предъявляют в таких случаях. Поднявшись на веранду, ту самую знаменитую веранду, на которой, по преданию, сиживал добрый книжный Воланд, генерал Петя сел на какой-то кстати подвернувшийся ящик и принялся разглядывать кремлевский ансамбль со стороны, словно примеряя его на себя, как примеряют, например, пальто или… королевскую мантию. «Примеркой» он, видимо, остался доволен, потому что по лицу его, прежде выражавшему неуверенность и даже некоторый испуг, было видно, что генерал решение принял. Перекрестившись три раза на купол колокольни Ивана Великого, он спустился, сел в автомобиль и приказал отвезти себя в подмосковную Балашиху. По дороге генерал Петя купил ящик водки и с ним под мышкой предстал перед командующим дивизией внутренних войск генерал-майором Х-вым. Генерал Х-в понял, что предстоящий вечер обещает быть томным, приказал истопить баню и на всякий случай держать неподалеку двух-трех женщин вольнонаемных, на случай, если бес окончательно ударит в ребро.
Разговор двух генералов носил характер хоть и пьяный, но все же жесткий. Сперва генерал Х-в отнекивался и отмахивался, но полные водочные бутылки исчезали из секций ящика на манер патронов в пистолетной обойме, и каждый из патронов бил командиру дивизии точно под дых, заставляя его корчиться от аргументов закадычного друга, решившего взойти на российский престол.
Боже мой! Отчего же так, как пьют русские силовики, не пьет никто и никогда?! Их не в силах перепить никто, ибо огромная мать-печень российского воинства в состоянии выдержать мегатонную алкогольную бомбу, и потому мы до сих пор не завоеваны никем и не будем никогда. В армии пьют все, и там пьянство носит характер иной, нежели, допустим, в милиции, где пьют по причинам низменным и во хмелю тиранят граждан на предмет добычи денег на утренний опохмел. В русской армии пьянство носит характер исторической роли. Именно пьянство было спутником тех, кто совершал великие дворцовые перевороты, кто стрелял в демонстрации против самодержавия и стрелял из крейсера «Аврора». Почему? Да потому, что страшно это – стрелять по трезвости, а заливши очи, оно уже все равно. Вот и генерал Х-в, дойдя до нужной кондиции, получил от Сеченова обещание: «Кем хочешь тебя сделаю. Хочешь, министром обороны, хочешь – премьером, а хочешь – можешь сам себе придумать любую должность, я подпишу. Деньгами завалишься!» – а получивши, вызвал адъютанта, потребовал себе полевую форму, танк и велел объявить в дивизии боевую тревогу. Через десять минут весь личный состав находился в полной боевой готовности и, выстроенный в колонны и шеренги, ожидал приказа своего командира. Генерал Х-в выехал перед ними на танке и попросил генерала Петю подняться на броню.
– Братцы! Чудо-богатыри! – проникновенно обратился к личному составу Х-в. – Настал великий час, когда от нас зависит будущее России! Вот, – он указал на Сеченова, – новый, законный президент. Он даст всем все и каждому в отдельности! Он воинству русскому отец и надёжа! Ура!
– Ура-а-а, – послушно подхватил личный состав, но как-то несмело и без особенного энтузиазма.
– Наша задача – блокировать важнейшие объекты жизнедеятельности, правительственные здания и занять Кремль – символ государственной власти. Вперед! Ура!
Это «ура» было подхвачено куда как более решительно и грозно, и все потому, что на танке появилось третье действующее лицо, оказавшееся действующим президентом, державшим в руке мегафон.
– Товарищи офицеры и солдаты, – своим доброжелательным голосом, усиленным с помощью мегафона, сказал президент, – благодарю всех за проявленное мужество и героизм! Ничего захватывать не нужно, тревога была учебной, поэтому – разойтись! Отбой!
Колонны и шеренги людей стали организованно покидать плац, бронетехника и грузовики разъехались, и очень скоро на плацу остался только танк генерала Х-ва и на нем трое: Х-в, Сеченов и президент, все еще сжимавший в руке мегафон.
– Чудите? – деловито и без тени ярости осведомился президент. – А вот этого не надо, – и он забрал у собравшегося застрелиться генерала Х-ва его пистолет. – Зачем стреляться-то? Вот, Петро, у человека совесть есть, застрелиться хочет. А ты? Ты, видать, умом повредился на старости лет? Кем себя возомнил, а?
– Царем, – угрюмо ответил Сеченов.
– Чем? Кем?
– Спасителем Русской земли, – совершенно сконфузившись, ответил Сеченов и для полноты картины покраснел, хотя в темноте это осталось незаметным.
– Милые вы мои старые дурни, – президент поднялся повыше и поочередно поцеловал каждого из генералов в седую голову, – не надо никого спасать. Все идет как положено, и время нельзя ускорить или повернуть вспять. Будет у нас царь, всему свое время. Ты, Петя, на роль царя никак не подойдешь. Его даже звать должны по-другому.
– Как же? – не спросил, а выдохнул Сеченов.
Президент склонился к его уху и назвал имя. Сеченов отпрянул в сторону:
– Но почему именно так?! Ведь есть пророчество, где ясно сказано, что будущий царь – это Петр!
– Это кто тебя надоумил? – все так же следуя своей манере, ласково осведомился президент.
– Кто, кто… Молодой, вот кто, – сварливо пробурчал генерал Петя. – Он приехал от Дагона и привез подлинник, – генерал показал президенту тетрадь, – вот здесь написано то же имя, что и у двоих, которые уже правили, а царями не назывались. Так что по всему выходит: следующим должен стать Петр. А кто же это тогда, как не я? Я-то ведь и есть Петр, – с некоторой долей ослиного упрямства закончил генерал.
– Молодой? Постой-постой! Это Герман Кленовский, что ли? Ну, я ему покажу, как людей с панталыку сбивать, только теперь уже завтра. У вас горючее-то осталось? Не то, которое в танке, а которое белое? Пойдем-ка, употребим за наше здоровье, а то не май месяц еще, прохладно. – И президент ловко спрыгнул с танка.
…Доподлинно известно, что сделал каждый из участников примирительной попойки после ее окончания.
Президент уехал домой и по дороге через референта вызвал Кленовского на восемь утра. Здоровьем президент всегда отличался громадным, и рабочий день у него начинался очень рано.
Генерал Х-в во хмелю сделался буен, послал всех по матери и ушел в предрассветный туман, после чего, говорят, весь следующий день парился в бане, изгоняя зеленого змия. В этом ему помогали несколько женщин вольнонаемных.
Петр Сеченов приехал к себе домой сильно не в духе. Похмелье сыграло с генералом злую шутку, и он вдруг понял, что попытку государственного переворота ему никогда не простят. Сам удивляясь абсурдности своего поведения, тому, что он так просто поддался на уговоры Германа, а затем так же легко, точно нашкодивший щенок, сдался, вручив единственное доказательство своей правоты – заветную тетрадь – в руки президента, а потом стал пить с ним водку, генерал Петя пошел, наверное, единственно правильным путем. Он написал небольшую записку банального содержания, сел за свой письменный стол, достал из ящика огромный крупнокалиберный пистолет и приставил дуло к виску.
– Рок-н-ролл, – сказал генерал Петя сам себе, грязно выругался и нажал на спусковой крючок.
…Гера мирно спал у себя в кровати, а хитрый персидский кот спал в своем плюшевом домике и во сне отчего-то вздрагивал. Без одной минуты шесть он вскочил как ошпаренный, прибежал в спальню и жалобно принялся орать «мяу». Гера, чертыхаясь, проснулся и хотел запустить в кота подушкой, но внезапно услышал, как в кабинете зазвонила «вертушка» – телефон правительственной ВЧ-связи. Кот продолжал орать, за окном бешено светило солнце, телефон надрывался, и сердце испуганно застучало, разгоняясь до ста двадцати ударов в секунду. В висках шумело, картинка перед глазами была нечеткой, и Гера чуть было не упал, споткнувшись об мельтешащего под ногами кота.
– Чтоб тебя, Пуш-тупица, отвали! – проорал Гера, но кот словно нарочно мешался под ногами и не
