«Тебе нельзя летать» — ввинчивается в мозг холодный чужой голос, отдающий металлом.
«Я лечу!»
«Ты не можешь летать!»
Огненное око смотрит свирепо и беспощадно.
«Но я уже лечу!»
На фоне огненного ока возникает крохотная точка. Она растёт, превращается в штрих…соринку…
Там, во сне, ему стало нечем дышать. Он узнал ЭТО.
Громадный металлический корпус неведомого аппарата был насквозь пробит силой некоего чудовищного оружия, но можно было не сомневаться — ЭТО при жизни могло летать. Летать там, где нет воздуха, летать невообразимо далеко… туда, где нет этого огненного свирепого ока…
«Они посмели и поплатились за свою дерзость» — теперь голос скрежещет, как напильник по стеклу. «И твоя участь будет ужасна, если ты посмеешь!»
— …Проснись, о, проснись, мой господин!
Слуга легонько тряс его за ногу, что само по себе было событием чрезвычайным — за подобную побудку хозяина без очень веской причины можно легко схлопотать два десятка палок.
— Что случилось, Хокум? Неужто пожар?
— Никак нет, мой господин! Тебя требует во дворец сам Святейший Луллак!
Вздохнув, Джанго сел. Да… Святейший Луллак, это вам не пожар. Это уже серьёзно.
— Воду для умывания и парадное одеяние, быстро!
Плескаясь над медным тазом, молодой жрец лихорадочно размышлял, что могло бы послужить причиной вызова к самому Святейшему. Никаких особых прегрешений у скромного жреца-наблюдателя вроде бы не имелось… Козни врагов? От них никто не застрахован, это верно, хотя, к примеру, Канкок вряд ли тянет на настоящего врага — так, недоброжелатель-злопыхатель… Конечно, может и такое случиться — место наблюдателя понадобилось кому-то из родственников влиятельных лиц… нет, опять не сходится. Лицам, достаточно влиятельным, чтобы беспокоить Святейшего по своим личным делам, вовсе не нужны хитроумные интриги для устранения какого-то там жреца-наблюдателя при обсерватории.
Сорос, меланхолично жевавший корм, при виде хозяина одобрительно захрюкал, шумно захлопал ушами — животное застоялось и было не прочь размяться. Расторопный Хокум, уже успевший взгромоздить на скотину ковровое седло, проверял подпруги.
— Пожелай мне удачи, Хокум.
— Удачи, о мой господин!
Бронированная туша двинулась с места, плавно наращивая ход, как и положено породистому соросу. Джанго чуть усмехнулся — многие, ой, многие могут позавидовать безбедной жизни жреца-наблюдателя Храма. Просторный дом, собственный сорос… Соросы живут долго, сравнимо с раханом, и когда это благородное животное падёт от старости, сам Джанго уже будет старше отца, каким запомнил его юноша в ту последнюю явь. А вот родительский дом простоит ещё дольше, и наверняка дождётся смены хозяина. Кто знает, какими они будут… Потому что он, Джанго — последняя ветвь засохшего древа, некогда весьма могучего.
Народу на улице было немного, поскольку солидным горожанам прилично отдыхать во время сна Повелителя, а не когда попало, как всяким нищебродам. Влекомая соросом повозка, гружёная громоздкими тушами мясных бушей, заворачивала в ворота мясной лавки. Буши, словно чуя неладное, плотно закрылись в своих панцирях. Жрец вновь усмехнулся. Буши в чём-то здорово похожи на раханов, и наоборот… многие наивно полагают, что можно избежать опасности, втянув голову и конечности в панцирь.
— Дорогу!
Мимо вихрем пронеслась обама, подняв тучу пыли. Джанго проводил её взглядом. Есть такая примета — если увидишь одну и ту же обаму по дороге туда и обратно, грядёт резкая перемена в жизни… Ладно, это всё ерунда. Вот зачем его всё-таки вызывает сам Святейший?
Громада Храма уже возвышалась впереди, закрывая Око. Сорос захрюкал, почуяв конец пути, и ускорил шаги.
— Кто? — начальник караула, чего-то жуя, показался в надвратном окне — узком, снабжённым стальными ставенками, по случаю мирного времени широко распахнутыми.
— Жрец-наблюдатель Джанго Д'Ак-акаба!
Начальник лениво мотнул головой, не переставая жевать, и спустя недолгое время могучие створки ворот дрогнули, поползли, втягиваясь в стены. Раскормленный стражник, почёсывая в паху, ленивым взглядом проводил сороса с седоком. Молодой жрец усмехнулся. Будь на его месте господин главный судья, ворота оказались бы раскрыты загодя. А если бы на соросе восседал Святейший, то и стража вместо жевания-чесания стояла бы навытяжку, прислонив карабины к ноге…
В узком внутреннем дворике беседовали двое, высокий худой старик в парадном одеянии жреца и молодой человек с узкими глазами, одетый, наоборот, неброско.
— Приветствую тебя, о учитель! — склонился перед старшими Джанго, едва сойдя с сороса. — И ты, почтеннейший господин Эалак!
— Ну наконец-то, — обернулся к нему старик. — Ты заставляешь себя ждать, Джанго.
— Воспитательные беседы оставь на потом, Дрокко, — Эалак окинул молодого жреца цепким взглядом. — Пойдёмте. Ты будешь вести протокол.
— Да, господин! — вновь поклонился Джанго. Протокол, надо же… как будто у Святейшего нет секретарей-писцов, способных вести протокол…
Дело становилось всё интереснее.
Колосс, изваянный, как казалось издали, из цельного куска гранита, восседал на башнеобразном троне, высокомерно-снисходительно взирая на струйку муравьёв, спешащих по своим делам и туда-сюда снующих через дырку в основании трона. Да, такое оформление надвратной башни должно безусловно впечатлять поселян, прибывающих в сей город верхом на бегемотах, подумала Дина, разглядывая циклопический монумент. Интересно бы знать, какому божеству поставили этот памятник… или правителю? Да, что-то подобное она видела дома, на Земле… в долине Нила, ага. Фараон Имхотеп или как-то так… И всё-таки тут что-то не то. Что именно?
Город приближался с каждым шагом сороса, равномерно топающего по пыли тумбообразными ногами, и девушка внезапно поняла, что именно тут «не то». В подлокотниках трона были прорезаны амбразуры, прикрытые тускло отсвечивающими броневыми заслонками, и амбразуры эти топорщились орудийными стволами немалого калибра. Вот так, значит… Статуя местного фараона, функционально совмещённая с орудийным казематом и таможенным постом. Положительно, это уникальная планета. Без всяких кавычек. Если сейчас выяснится, что эти вот эмалевые глазищи истукана скрывают за собой излучатели… способные поражать орбитальные объекты, ага…
Ворота местного стольного града, в отличие от средневековых земных городов, не были распахнуты на обе стороны — единственная отливающая металлом створка была приподнята, открывая ничтожным муравьям возможность проскользнуть в образовавшуюся щель. Перед вратами все посетители спешивались, и проходя под нависшей стальной плитой, вполне годившейся для какого-нибудь древнего броненосца, Дина невольно поёжилась — ну как сорвётся стопорный механизм, и эта вот заслоночка да прямо на голову… без генетической карты опознание тела будет исключено.
Сразу за башней располагалась довольно обширная площадь, забитая навьюченными соросами, колёсными повозками и пёстро одетым народом, очевидно, ожидавшим таможенного досмотра. Однако при виде Дины толпа расступалась, почтительно и испуганно.
— Я готов сопровождать тебя во Дворец или Храм, Посланник, — возникший перед девушкой человек в камуфляжной форме с нашитыми металлическими цацками был первым, не пожелавшим пасть ниц пред её светлым обликом. — Если ты того пожелаешь, разумеется. Эти деревенщины не знают города, — кивок в сторону проводников, доставивших её в столицу.
— … Нет, Арнольд Палыч. За такое время они непременно устранили бы неполадку, даже серьёзную.
За стеклянной стеной копились вечерние густые сумерки, превращая деревья парка в сплошную
