встать строем на берегу реки. Все произошло быстрее, чем слово сказывается, и Алексей, построив их рядами, вновь переправился через реку и вернулся к Георгию, хотя его так трепала лихорадка, что у него зуб на зуб не попадал.
Когда все скифское войско собралось, оно увидело двойной строй ромеев и мужественно сражающегося самодержца. Зная отвагу Алексея, одинаково храброго в победах и поражениях, зная неудержимость его натиска, скифы остановились на месте, не решаясь вступить в схватку. Самодержец тоже не двигался вперед – его мучила лихорадка, к тому же еще не все рассеявшиеся воины собрались; он медленно объезжал на коне свои ряды, проявляя отвагу перед лицом врага. Слу-{223}чилось так, что оба войска, не двигаясь с места, простояли до вечера и с наступлением ночи без боя возвратились в свои лагеря: противники испытывали страх Друг перед другом и не смогли решиться на битву. Тем временем воины, рассеявшиеся кто куда после предыдущего сражения, мало-помалу вернулись в Русий; большинство из них вообще не приняло никакого участия в сражении. Уклонившись от боя, через область под названием Аспр[807] пришли тогда в Русий Монастра, Уза и Синесий – мужи любезные Арею и весьма воинственные.
10. Самодержец, мучимый, как я говорила, лихорадкой, ненадолго прилег отдохнуть, чтобы восстановить силы. Однако он не мог лежать спокойно и все обдумывал, что следует ему сделать на другой день. В это время к нему явился Татран[808](этот скиф неоднократно переходил к самодержцу и вновь возвращался домой; Алексей каждый раз прощал его, и скиф горячо полюбил императора за его долготерпение. Поэтому Татран был предан императору и старался ему угодить). Он сказал: «У меня есть подозрение, император, что скифы завтра окружат нас, а затем постараются вступить с нами в бой, поэтому предупреди их намерение и на рассвете выстрой войско за стенами города». Император похвалил скифа, принял его совет, собираясь осуществить этот план с восходом солнца. Переговорив с Алексеем, Татран отправился к скифским вождям и сказал им следующее: «Не кичитесь победой над самодержцем; видя малочисленность нашего войска, не обманывайте себя благими надеждами выиграть бой. Неодолима сила властителя, к тому же с минуты на минуту ожидается прибытие большого наемного войска. Если вы не согласитесь на мир с императором, ваши тела расклюют хищные птицы». Вот что сказал скифам Татран.
Так как скифы ежедневно и еженощно совершали опустошительные набеги на наши земли, самодержец решил захватить их коней, которые в большом количестве паслись на равнине. Он призвал к себе Узу и Монастру и приказал им вместе с отборными всадниками пройти по тылам у скифов, к утру достичь равнины и захватить коней, весь остальной скот и самих пастухов. Император советовал им ничего не опасаться, «ибо, – говорил он, – вы легко сможете выполнить мой приказ, пока мы будем с фронта биться со скифами». И Алексей не ошибся в своих расчетах: его слова были немедленно претворены в дело.
В ожидании нападения скифов император не сомкнул глаз и не вздремнул ни на минуту. В течение всей ночи он призывал к себе воинов, особенно лучников, подолгу беседовал {224} с ними о скифах, подстрекал их, можно сказать, к бою, Давал полезные советы для предстоящей на следующий день битвы и учил натягивать лук, пускать стрелу, время от времени осаживать коня, опять отпускать поводья и, когда нужно, соскакивать с лошади. Вот чем занимался в течение ночи Алексей. Затем он ненадолго уснул.
На рассвете все скифские военачальники переправились через реку, видимо, стремясь вступить в бой; таким образом, подтверждалась догадка самодержца (он умел хорошо предвидеть события, ибо приобрел большой опыт в непрерывных сражениях, которые чуть ли не ежедневно затевали против него враги). Алексей немедленно вскочил на коня, приказал подать трубой сигнал к бою, выстроил фаланги и сам встал перед строем. Видя, что скифы движутся с еще большей стремительностью, чем раньше, он сразу же приказал опытным лучникам сойти с коней и, наступая на скифов в пешем строю, непрерывно метать в них стрелы. За лучниками последовала остальная часть строя и сам самодержец, командовавший центром войска. Они отважно бросились на скифов, и завязалась жестокая битва. Видя сомкнутый строй ромейского войска и мужественно сражающегося самодержца, скифы, изнемогшие под градом стрел, пришли в ужас, повернули назад и, стремясь переправиться через реку, побежали к своим повозкам. Во весь опор неслись преследовавшие их ромейские воины: одни из них копьями наносили удары в спины скифов, другие метали стрелы. Многие скифы, не успев еще достичь берега реки, убитыми пали на землю, а многие в паническом бегстве попали в речные водовороты и, не сумев из них выбраться, захлебнулись. С наибольшим мужеством сражались в тот день домашние слуги[809] императора; они были поистине неутомимы. Самодержец, проявив в этот день наивысшую доблесть, победителем вернулся в свой лагерь.
11. Император отдыхал в лагере в течение трех дней, затем покинул его и явился в Цурул. Самодержец не собирался в ближайшем будущем уходить оттуда, поэтому он вырыл в восточной части городка ров, куда мог упрятать все войско, поставил там императорскую палатку и сложил все снаряжение. Скифы в свою очередь тоже подошли к Цурулу, но, услышав, что самодержец занял город до них, переправились через реку, текущую по равнине вблизи этого городка (на местном языке она называется Ксирогипс)[810], и разбили лагерь между рекой и городком. Таким образом, скифы находились снаружи и окружали город, а император оказался внутри и, можно сказать, был осажден в Цуруле. {225}
Наступила ночь; как говорит гомеровская Каллиопа[811], «все – и бессмертные боги и коннодоспешные мужи спали», но самодержца Алексея «сладостный сон не покоил»[812]. Он бодрствовал и вынашивал планы, каким образом своим искусством одолеть дерзость варваров. Он видел, что городок Цурул выстроен на крутом холме, а все варварское войско расположилось внизу на равнине. Не имея достаточных сил, чтобы осмелиться в открытую сразиться с таким множеством варваров, он придумывает весьма хитрый план действий. Забрав у жителей города их повозки, он снимает с них кузовы, а колеса с осями поднимает наверх, подвешивает их в ряд с внешней стороны стены и канатами привязывает к зубцам. Не успел его замысел созреть, как тотчас был претворен в дело. В один час на стены были навешены колеса, будто ряд соединенных осями кругов, один возле другого.
Поднявшись утром, император вооружился сам, вооружил воинов, вывел их из-за стены и выстроил лицом к лицу с варварами. Получилось так, что наши воины стояли у тех участков стены, где были подвешены колеса, а противник расположился в одну линию напротив. Сам император занял место в центре строя и посоветовал воинам следующее: когда труба подаст сигнал к бою, им надлежит сойти с коней, пешим строем медленно двигаться на противника и, непрерывно пуская в дело лук и стрелы, стараться вызвать атаку скифской фаланги; увидев, что скифы поддаются на провокацию и уже направляют на них своих коней, воины должны обратиться в бегство, затем, немного отклонившись в сторону, бежать одни влево, другие – вправо и уступать дорогу врагу до тех пор, пока тот не приблизится к городской стене. Воинам, стоявшим на стене, он приказал, как только ромейский строй разделится, обрубить мечами канаты и обрушить вниз колеса с осями.
Все было сделано в соответствии с приказом императора. Скифские всадники закричали по-варварски и разом бросились на наших воинов, которые, не торопясь, пешим строем наступали на них (лишь один император был среди них на коне). Ромеи, медленно перебирая ногами, двинулись назад и, в соответствии с замыслом самодержца, сделали вид, что отступают, а затем, чего уже никто от них не мог ожидать, разомкнули строй и как бы открыли варварам прямой путь к городу. Скифы вошли в проход, образовавшийся между двумя фалангами, и на них со свистом стремительно понеслись колеса, на локоть отскакивая от стены. Они ударялись о стену ободами и, как пущенные из пращи, с огромной скоростью скатывались
