предводительствовал император, но и те, что, одетые по-скифски, двигались впереди, тоже были ромеями, только в скифских одеждах. Они оделись так по приказу самодержца, чтобы уподобиться по внешнему виду скифам и, как я уже говорила, ввести в заблуждение настоящих скифов. С другой стороны, император воспользовался скифским снаряжением для обмана наших, чтобы ромейские воины, встретившись с его отрядом, решили, что натолкнулись на скифов и испугались. Это была невинная воинская шутка, хотя она и преследовала цель возбудить страх. Ведь ромеи, не успев еще испугаться, уже успокоились бы, заметив императора. Таким безобидным образом самодержец пугал встречных. Но если в ком это зрелище возбудило страх, то Палеолог – он всех превосходил своей опытностью и знал, как любит Алексей изобретать всевозможные хитрости, – сразу же распознав уловку Алексея, быстро успокоил себя и других воинов.
Вслед за Палеологом из Константинополя устремилось множество родственников и близких императора. Они торопились, как им самим казалось, выполнить договор и явиться к самодержцу. Ведь, как уже говорилось раньше, было условлено, что они прибудут к Алексею в сырную неделю, следующую за мясопустной. Не успели они, однако, выйти из города, как император сам вернулся туда с трофеем. Встретившись с Алексеем, они, наверное, не поверили бы, что император один добыл такой трофей и столь быстро одержал победу, если бы своими глазами не увидели насаженные на острия копий головы скифов и не узрели того, как ведут одного за другим в оковах, {230} со связанными за спиной руками тех варваров, которых пощадили мечи. И действительно, быстрота, с которой свершился этот поход, была удивительна. Я знаю также, что Георгий Палеолог бранил и порицал себя (об этом рассказывали мне очевидцы) за то, что опоздал к битве и не был рядом с самодержцем, заслужившим столь великую славу неожиданной победой над варварами. – Георгий страстно желал разделить славу Алексея.
В отношении же самодержца, можно сказать, наглядно осуществились слова известной песни «Второзакония»: «Как бы мог один преследовать тысячу и двое прогнать тьму?»[822]. Ведь император Алексей чуть ли не один противостоял в тот день огромному множеству варваров и до самого победного конца мужественно выносил на себе всю тяжесть битвы. Если учесть, сколько и какие воины были у императора, если сопоставить военную хитрость самодержца, его находчивость, силу и смелость с числом и мощью варваров, станет ясно, что император один завоевал победу.
3. Таким образом, бог неожиданно даровал победу властителю. Увидя вступающего в город императора, жители Византия ликовали и восхищались быстротой, смелостью и искусством, с которым было совершено это предприятие. Радуясь неожиданной победе, они пели, танцевали и славили бога, пославшего им такого спасителя и благодетеля. И лишь Никифор Мелиссин страдал душой, не мог, как это свойственно людям, перенести чужой славы и сказал: «Эта победа для нас – радость без выгоды, а для врагов – печаль без урона».
Между тем бесчисленное множество скифов, рассеявшихся по всему Западу, подвергало грабежу наши земли, и никакие поражения не могли обуздать их беспредельную дерзость. То там, то здесь захватывали они городки на Западе, не щадили селений, находящихся вблизи царицы городов, и даже доходили до места под названием Вафис-Риак[823], у которого воздвигнут храм величайшего из мучеников – Феодора[824]. Множество людей ежедневно приходило туда для поклонения святому, а по воскресеньям благочестивые богомольцы толпами являлись в этот святой храм и, располагаясь вокруг него, в притворе или во внутренней части[825] , проводили там дни и ночи. Однако натиск скифов настолько усилился, что желающие поклониться мученику, опасаясь внезапных набегов скифов, даже не решались открыть ворота Византия.
Такая напасть с Запада постигла самодержца на суше. Но и на море он не чувствовал себя спокойно, ибо подвергался большой опасности из-за Чакана, который вновь соорудил {231} флот а совершая набеги на Приморские области. Все это мучило и терзало императора, и заботы одолевали его со всех сторон.
Алексею сообщили, что Чакан соорудил еще больший флот в прибрежных областях, разорил острова, которыми владел раньше, начал подумывать о наступлении на западные земли и через послов посоветовал скифам захватить Херсонес[826].
Кроме того, Чакан не давал наемникам, явившимся к Алексею с Востока (я говорю о турках), соблюдать договор с самодержцем и сулил им всяческие блага, если они оставят самодержца и перейдут к нему, как только он достанет ячменя[827]. Император знал об этом и, так как его дела на суше и на море находились в весьма тяжелом положении и суровая зима[828]заперла все выходы (из-за сугробов нельзя было даже открыть двери домов – никто не помнил, чтобы когда-нибудь навалило столько снега, как в тот год), он приложил все усилия, чтобы письмами вызвать отовсюду наемное войско.
Когда же наступило весеннее равноденствие, тучи перестали грозить войной и море смирило свой гнев, император, на которого с обеих сторон наседали враги, решил направиться в приморские области, дабы обороняться от врагов на море и одновременно бороться с ними на суше. Он сразу же отправил кесаря Никифора Мелиссина[829] и приказал ему быстрее, чем слово сказывается, прибыть в Энос. Алексей еще раньше в письме поручил Мелиссину собрать как можно большее число воинов, причем призвать на службу не ветеранов (их он прежде распределил по западным городам для охраны наиболее важных крепостей), а новобранцев из числа болгар и кочевников (их в просторечии называют влахами)[830] и тех, кто пешие и конные явятся к нему из всех других областей[831]. Сам же Алексей вызвал к себе из Никомидии пятьсот кельтов, посланных ему графом Фландрским, выступил из Византия вместе со своими родственниками и быстро прибыл в Энос. Затем он сел в лодку и поплыл по реке[832], осматривая ее русло и берега. Выбрав место, где удобней всего можно было расположить войско, он вернулся. Ночью Алексей собрал военачальников и рассказал им о реке и об обоих ее берегах. «Давайте, – сказал он, – завтра переправимся через реку; вы осмотрите равнину и, может быть, не сочтете вовсе непригодным для лагеря то место, которое я вам покажу; там и надо будет разбить палатки».
Все согласились с ним. Наутро Алексей первым переправился на другой берег, и все войско последовало за ним. Вместе с военачальниками он вновь осмотрел берега и рав-{232}нину у реки и показал им понравившееся ему место (оно лежит у городка, именуемого местными жителями Хирины[833], по одну сторону от него – река, по другую – болото). Так как всем воинам это место показалось достаточно защищенным, Алексей приказал быстро вырыть траншею и расположил там все войско. Затем с большим числом пельтастов он возвратился обратно в Энос, чтобы отражать напор наступающих с той стороны скифов.
4. Ромеи, окопавшиеся у Хирин, узнали о приближении огромного скифского войска и сообщили об этом самодержцу, который еще находился в Эносе. Алексей на дозорном судне [834]поплыл вдоль берега, через устье вошел в реку и присоединился к своему войску. Отчаяние и страх охватили императора, когда он увидел, что его войско не составляет и малой доли скифской армии и что не в человеческих силах помочь ему. Тем не менее Алексей не пал духом, не опустил руки; напротив, он старался найти выход из положения.
Через четыре дня он издали заметил, как с другой стороны к нему уже приближается почти сорокатысячное куманское войско. Опасаясь, что куманы соединятся со скифами и вместе с ними навяжут ему кровопролитную битву (Алексей не ждал от нее ничего, кроме гибели всего войска), император решил
