Гитару держит как оружие, наперевес, берет на мушку, прицеливается. Но не угрожает, мурлычет сладко. И девчушки уже вопят от восторга и тянутся к нему, и юнцы видят в нем себя; они хладнокровны, опасны, сексуальны, неотразимы. Девицы рвутся на сцену (и как это произошло, почему — никто и глазом не успел моргнуть): его красивые губы кривятся полупрезрительно, цинично. Но это игра, он лишь хочет казаться опытнее.
На сцене работает с полной отдачей, пот заливает лицо. И у него своя манера: мелодию в стиле кантри он рвет ритмом блюза, блюз превращает в рок-музыку. Слушателям нравится, это приводит их в восторг. Он так явно неординарен, смол, бьется в такт аккордам в сексуальных позах.
Нет, это слишком, говорят те, кто постарше. Эпилептик и маньяк. Растленный тип. Микрофон почти целует, девочек жжет коварным взором, хлопает соблазнительно длинными ресницами. А посмотрите, как хитро начинает каждое выступление: медленная баллада, исполняемая приглушенным голосом, как тихий стон, как преддверие последующего исступления. Умышленно нагнетает напряженность. Левая рука висит как парализованная, но вот щелчок ее, казалось, мертвых пальцев — и взрыв, фантастический фейерверк. Нет, это безобразие и хулиганство. И церковь против него, ибо безумен, ибо смущает душу.
Недаром поклонники уже дали ему прозвище — Элвис Тазобедренный. Вот он бросает в толпу несколько слов, предваряя следующий номер, вот слышен его медовый голос и чарующий южный акцент, и вот уже бьется в дрожи его левая нога, ходят, словно у цыгана, плечи, вот он переломился пополам, отклоняясь назад на пятках. И бьют, бьют аккорды, не давая опомниться. Нет — это безумие. И все неистовствуют. Он закончит, откинет волосы со лба — и готов повторить снопа. Он дикий, дикий. И дети, меченные им, идут на воровство, чтобы достать денег и попасть па его концерт. И это ему даром не пройдет — куда смотрят добропорядочные американцы!
Подобные заявления Элвис слышал, читал, они обижали. Что плохого он делает — не понимал. За советом и поддержкой, как всегда, шел к матери. «Неужели я так вульгарен на сцене, мама?» — «Успокойся, мальчик мой, Ты слишком много вкладываешь себя в это пение, но вовсе но вульгарен. Хотя это меня волнует: если продолжать и том же духе, не доживешь и до 30, надорвешься».
В южных штатах он стал притчей во языцех, но вся страна еще только готовится лицезреть «юного зуава». Первое турне в составе труппы «Грэнд-оул-опри», он почти незаметен, очередной ковбой с гитарой — красный шелковый шарф, черная шляпа, бледное лицо. Да, красив, ничего не скажешь. Но вот его выход — и это вовсе не традиционное кантри-шоу, а бог весть что. И всем это нравится. Знаменитый Хэнк Сноу, исполнитель кантри, вдруг пытается повторить его, но не выдерживает бешеного ритма. Ему свистят и гикают, большего позора, чем сокрушительное поражение от новичка, придумать нельзя.
Элвису 21. Он — «мера морального падения американского вкуса», как пишут критики, он — сама испорченность, он — крушение всех надежд на спокойное, светлое будущее. Его ровесники и потенциальные соперники шлют угрозы — он лишил их подружек сна. То ли еще будет.
С 1956 года у Элвиса Пресли свое шоу. Ему больше не нужны партнеры — кто станет их слушать. Между ним и фанатичными его поклонниками приходится воздвигать теперь проволочные заборы высотой в несколько метров. Па стадионе в Далласе только эта преграда удержала 26 тысяч зрителей, когда он выехал к ним в белом открытом лимузине. У него теперь профессиональные помощники, охрана, а всеми делами заправляет новый менеджер — полковник Паркер. Это он придумал продажу всевозможных сувениров с изображением кумира. И каждое выступление Пресли, по его расчетам, не просто шоу, но целый карнавал, даже ярмарка — народное гулянье. И веселятся все. И каждый получает свое: Элвис — розовый кадиллак, о котором давно мечтал, поклонницы его — возможность вопить, визжать, лицезреть того, о ком грезили, фирма Эр-си-эй, с которой кумир подписал контракт, — осуществлять крупную деловую операцию: диски Элвиса по популярности в США на первом месте. С выпуском в 1956 году синглов «Отель, где разбивают сердца» (сочинение Мэ Экстон и Томми Дурдена с участием самого Пресли), «Хочу, нуждаюсь и люблю» (слова Мориса Мизеля, музыка Иры Козлофф), «Не будь жестокой») (Пресли в сотрудничестве с Отисом Блэкуэллом) и, наконец, «Люби меня нежно» (Пресли и Вера Мэтсон) Элвис бьет все мыслимые рекорды в поп-музыке. Он в зените славы.
Но Том Паркер не желает эксцессов, «вредных побочных явлений», он наставляет Элвиса на путь истинный: больше достоинства и скромности, никакой экстравагантности. На телевизионном шоу у Эда Салливана он просит операторов показывать исполнителя только до пояса. Пресли должен сохранять тайну звезды. По мнению Паркера, Элвис — явление, он «самое великолепное, что случилось с американским шоу-бизнесом». И он — только для Америки. В Лондоне, Париже, Гамбурге, Копенгагене можно обжечься. А здесь, в Штатах, сувениры расходятся бойко, диски расхватываются в мгновение ока. И уже заключен контракт с кинокомпанией «Парамаунт»: три картины с участием поп-звезды — Элвис в новом амплуа.
1957 год — «сумасшествие» продолжается. На сцене — кич, говорят одни, чистая халтура, дешевка, нечто непристойное. Это нижний пласт массовой культуры, примитивные, рассчитанные на внешний эффект выступления. По какое блестящее изобретение для толпы! Так говорят другие. Элвис выглядит как хулиган, но ведет себя как истинный джентльмен. На сцене он — исчадие ада, вне ее — почти святой. Он призывает молодежь к бунту, зовет восстать против отцов, но своих родителей обожает и не стыдится показать это. И только послушайте его самого: «Что зазорного в том, что я делаю? Что зазорного? И ведь к тому же не курю и не пью». И это действительно так. Он любит простой бутерброд гамбургер и булочку с сосиской (знаменитый «хот дог»), он глотает кукурузные хлопья (не менее знаменитый «поп-корн» жует в кинотеатрах вся Америка), но пива в рот не берет. Элвис коллекционирует игрушечных медвежат. У микрофона он — монстр, чудовище, в жизни — сама скромность. Он, наверное, воплощение американского образа жизни, всех добродетелей.
Новые организаторы рекламных кампаний Пресли не идут стандартными путями. Работает воображение, их усилия дают результаты. Словно за веревочки, как в театре марионеток, дергают полковник Паркер и два его помощника — Стив Шоулз и Том Дискин. Операция по продаже таланта Элвиса Пресли превращается в долговременную грандиозную коммерческую гонку, цирковой трюк, смертельный номер, после которого все остаются живы. У энергичного менеджера Элвиса Проели на ларе его деловой активности был оригинальный аттракцион под названием «Танцующие цыплята полковника Паркера»: бедняги действительно подскакивали, переступали, топтались, кудахтали — хитрость заключалась в том, что ходили они по раскаленному железу…
Элвис жил как на вулкане. Паркер но давал роздыха. 25 процентов от всех поступлений шло в его карман, быть может — и больше: Элвис за финансовыми операциями не следил, доверял своему покровителю полностью. Глэдис, видя, что происходит с сыном, хотела, чтобы он поскорее вес это бросил, женился, устроил нормальную жизнь — ведь они теперь богаты, чего же больше? «Не гневи Бога, сынок». Но остановить бешеное колесо фортуны уже было нельзя. Да, он послушный и благодарный сын, да, он верит в Бога. Но поднимается на сцену, как на Голгофу, и там он — искуситель, воплощение пороков, и он принимает муки за грехи мира.
«Люди хотят знать, почему я не могу стоять спокойно, когда пою, — исповедуется Элвис. — Одни притоптывают в такт, другие щелкают пальцами, третьи придумывают что-то еще, а я, кажется, все это делаю одновременно… Я наблюдаю за залом, слушаю его… и я знаю, что все мы хотим чего-то особенного, и сами не знаем него. По важно, что мы это в конечном итоге получаем — от проблем избавляемся, и слава богу, и живы при этом и здоровы». Ханжи ухватывались за подобные высказывания, разбирали но косточкам, анализировали иезуитски. «Ну да, этот милый мальчик по наивности не замечает, что портит наших детей, он призывает к хулиганству, развращает бедных девочек, заставляет юношей становиться нахалами, которые плюют нам в лицо. Это грех, позор, это переходит все грани приличия, и это, наконец, просто не по-американски». И тут же: «Да нет, вы посмотрите, он же помогает выпускать нар, избавляться от вопросов-проблем, которые обступили. Молодежь он уводит от худших поступков, от преступлений. Конечно, он — дикарь, бунтарь, сексуальный тип, но все это показное, а так — глубоко чувствующий, одинокий человек и в сущности — еще ребенок, дитя». Иначе говоря, он — как все.
«Да не объясняйте вы ничего, — вступает полковник Паркер, — просто покупайте то, что продаем». И он показывал товар лицом: Элвис теперь профессионал, уверенно чувствует себя. Бросил в зал смелый взгляд, потом потупился, наклонил голову. Это вызов небу и все-таки молитва. Он поет госпел — и верующие матери подростков, заслушавшись, прощают ему в этот момент многое. И старый мир замкнутого пространства четырех стен умирает. Распахиваются юные просторы. Пусть это мгновение, недолгое, придуманное счастье, но оно — только их, и именно сейчас, немедленно, не когда-нибудь потом.
