кабинетец… И все, чем Москва славится, на стол. Если поросенок в сметане, чтоб еще визжал. Если стерляди паровые, хвостами пусть шевелят…
— Потрафим в наилучшем виде, — просиял Медников. — Понимаем-с — вице-директор департамента… Ублажим-с…
Обед удался. Икра в серебряном ведерочке словно чугунная дробь. Стерляжья уха — от жира пар не поднимается — желтыми лимонными глазами томно взирала на потолочную роспись. Шампанское от вдовы Клико, в меру охлажденное, пузырилось в бокалах, веселя душу… Разомлевший Семякин вещал заплетающимся языком: — Ну что Париж? Париж, он и есть Париж! Был командирован для более правильной постановки заграничной агентуры… Естественно, французская кухня… Пикантно, не стану отрицать. Но разве француз понимает толк в растегаях? Единственное, ради чего можно стремиться в Париж, — женщины… Но согласитесь, господа, рассуждать о достоинствах француженок банально. И потом разве наши женщины хуже? Нам порой недостает патриотизма…
Зубатов поддакивал, а у самого в мыслях другое: какой ответ привез Семякин на его всеподданнейшую записку? Спросить бы прямо, в лоб, да только дела-то нынчо прямиком не делаются. Организуй начальнику почетную встречу, ублажи икоркой, тонкими винами, потом уж спрашивай о главном. Упаси бог — сразу с делами: плохой тон. Омрачить можно настроение и себе навредить.
Зубатов давно уже, в обход своего прямого начальства, обращал внимание департамента полиции на крайне неудовлетворительное состояние провинциальной розыскной службы. Местные чины корпуса жандармов, занимаясь доносами друг на друга, сплетнями, мелкими интригами, обжившись, пригревшись в своих вотчинах, давно уже не способны работать, отвечая духу времени. Со смеху помереть, для некоторых жандармских генералов существует одна лишь «социалистская» партия. Живут, хлеб жуют, не подозревая даже о многообразии антимонархических течений в подпольном движении.
Слава богу, в департаменте полиции, да и повыше взять, начинают осознавать печальное положение, сложившееся в губернских жандармских управлениях. Все меньше и меньше остается уверенности, что жандармы, эти «очи и уши государевы», способны на плодотворные действия. Не случайно ведь, когда понадобилось выявить и срочно ликвидировать одну из серьезных революционных групп, в Сумы, Орел, Смоленск и Харьков были посланы филеры Медникова. Иа этой ранее не виданной акции настоял он, Зубатов. Упросил начальство — для пробы ради. И что же? Успех превзошел ожидания. Справились с труднейшей задачей за неделю: показали высокий класс работы Московского охранного отделения. Жандармские чины в этих городах даже не подозревали, что у них под носом энергически действуют его, зубатовские, люди.
Осмыслив опыт ликвидации, Зубатов в своей записке на высочайшее имя предложил коренную перестройку политического розыска. Следует сформировать особый отряд из наиболее способных и опытных филеров, который, постоянно числясь за Московским отделением, рыскал бы по всей имнерии, от края до края…
Вообще-то понимал Сергей Васильевич — трудную ношу берет на себя, но иначе не мог. Кому много дано, с того и спрашивается больше… Лишь бы поняли там, в департаменте и во дворце, что не честолюбие подгоняет его, не жажда чинов и наград, а боязнь за судьбы страны, желание видеть державу могучей, не разъедаемой ржавчиной. Ночи не спит, все думает — как улучшить дело? Пора бы, давно уже пора иметь России внутреннюю охрану, достойную ее величия и блеска на мировой арене. Вот сейчас ведет он, Зубатов, тонкую игру с революционным подпольем, с новой организацией, укрепляющей свои позиции в белокаменной. Кого там только нет — и москвичи, и петербуржцы, и туляки, и кавказцы… Одни склоняются к террору, другие — к Марксу. Но ищут, ищут точки взаимного притяжения, пытаются сговориться для совместных действий в будущем. И что особенно опасно — привезли из Питера рабочего-пропагатора… Наивная студенческая конспирация для него, Зубатова, пустяк, студенты живут под надежным присмотром. Но если пропаганда нырнет в глубину фабрично-заводского омута, опасность возрастет стократно, прежними методами сыска не обойтись.
— Между прочим, — Семякин, не стесняясь, громко рыгнул, — при всей моей бедности — двадцать пять рублей тому, кто просветит, чем отличаются социалисты-революционеры от социал-демократов. Расхождения во взглядах на террор — ясно… А еще? С точки зрения охраны…
— С нашей точки зрения, — сказал Зубатов, — социалисты-революционеры, несмотря на приверженность к индивидуальному террору, гораздо удобнее социал-демократов… Социалисты- революционеры действуют по-русски, нараспашку. С ними и разговаривать приятнее, быстрее находим общий язык. У нас достаточно секретных сотрудников, в основном из этой партии.
— Но ведь — террор! — воскликнул Семякип. — Не станете же отрицать!
Сергей Васильевич снисходительно улыбнулся:
— Простите, Георгий Константинович… Наши департаментские умники, почитывающие по долгу службы Маркса, — обыкновенные слепцы. Они видят в его теории только экономическую сторону и уже готовы противопоставлять марксидов террористам… А теория о диктатуре пролетариата почему-то никого не волнует! А ведь здесь — самая страшная штука! Диктатура невозможна без террора… А террор целого класса ужаснее террора группы бомбистов! Вот куда надобно смотреть, Георгий Константинович…
— Кстати, господа, — возвестил Семякин, — я привез благожелательное для вас известие! Сергей Васильевич, ваша записка внимательнейшим образом изучена. Есть кое-какие замечания, но в общем одобрена. Считайте, что этот, как вы его назвали, летучий отряд филеров существует.
Зубатов взбодрился. Браво! Теперь у него в руках окажется сила, какой не было и нет ни у кого из охранников России. Целый отряд цепких, сильных сыщиков, готовых по первому его слову мчаться куда угодно — на Урал, в Сибирь, на юг, в Польшу. Долго вынашивал этот проект, боялся, что затрут в кабинетах министерства. А теперь оказывается — в точку попал!
Сергей Васильевич благодарственно пожал Семякину влажную ладонь:
— Оправдаем доверие, ваше превосходительство…
Великолепным получился вечер! И поначалу было все превосходно, а под конец, когда переехали в охотничий клуб играть в карты, — полный восторг. Все остались довольны. Особенно вице-директор департамента полиции — тем, что Зубатов предложил составить банчок. Умница, что ни говори. Интересно, сколько они ему проиграют? Очень кстати, очень. Петербургская жизнь непрестанно требует возрастающих ассигнований, увы…
Когда зеленое сукно сплошь покрылось цифрами, сообщая внушительный итог — десять тысяч, Георгий Константинович, делая вид, что устал, ретировался:
— Пора заканчивать, господа. Поздно уже, да и, право, неловко мне… Сегодня вам почему-то не везет.
— Бывает, — притворно огорчился Зубатов.
Далеко за полночь, прощаясь, Семякин ухватил Сергея Васильевича за пуговицу — была у него такая неприятная привычка крутить пуговицы на чужой одежде — и, как бы спрашивая о личном одолжении, сказал:
— Не согласитесь ли взять под крыло одного смышленого мужичка? Доошлый, стервец… Прямо заявляю: один из лучших наших филеров. Давно знаю, потому и протежирую…
— Кто таков? — насторожился Зубатов.
— По кличке Рыба. Неоднократно отличившийся…
— Коли так, отчего же не дорожите?
Вице-директор успокаивающе произнес:
— Нет-нет, совсем не то, что вам подумалось…. В самом деле толковый. Завалящею товара, как говорят купцы, не всучим… Видите ли, назрела необходимость держать в Москве несколько питерских филеров. Но покамест об одном… Не мне вам сообщать за новость, наблюдаемые наши в силу различных причин расползаются по стране, словно тараканы. И у вас их немало, верно ведь? Думается, питерский филер, в лицо знающий многих, принесет пользу. Договорились?
Зубатов задумался. От этой «рыбы» за версту несло тухлятиной. Ясное дело: Семякину хочется внедрить в Московское отделение своего личного осведомителя. Но что поделаешь, не станешь же перечить департаменту. Тем более, предлог столь благовидный: опытный филер, знающий Петербургских революционистов. Как же от такого отказаться? И Сергей Васильевич, отстраняя руку начальника от своей
