я собираюсь скоро выйти отсюда.
— Нам остается ждать, друг мой.
— Не знаю. Я больше надеюсь на это.
Он расстегнул камзол и вынул оттуда кусочек заржавленного железа и три маленьких толстых деревянных колышка, заостренных с одного конца.
— Где вы это достали?
— Это я сделал ночью. Выломал прут — самый верхний в решетке. Трудненько было вынуть его, ну, да вот достал. Колышки я настрогал из этого чурбана.
— Для чего?
— Смотрите, один из них я вколачиваю в промежуток между камнями в виде ручки. Вот из этого чурбана я приготовил дощечку. Она может служить приступком и в состоянии вынести вашу тяжесть, если укрепить и держаться за колышек. Вот так. Видите, теперь вам можно влезть на нее и заглянуть в окно, не слишком утруждая пятки. Попробуйте сами.
Де Катина вскочил на чурбан и, пользуясь приспособлением Грина, поспешно выглянул в окно.
— Мне незнакома эта местность, — сказал он, покачивая головой, — но это, должно быть, один из тридцати замков, лежащих к югу, в шести или семи милях от Парижа. Кому он принадлежит? Кто и с какой целью так поступает с нами? Хотелось бы рассмотреть герб, чтобы по нему разобраться. Ах, вон там, кстати, посредине окна как раз и он. Но с моим зрением не разглядеть его издали. Уверен, что у вас, Амос, зрение куда лучше моего и вы в состоянии разобрать изображение на щите.
— На чем?
— На мраморной доске среднего окна.
— Да, я отлично вижу. Это нечто вроде трех глупых индюков, сидящих на бочке с патокой.
— Ну, бочка-то эта, может быть, башня. Она имеется в гербе у де Готвиль. Только это едва ли их замок; да у них и нет владений в этой местности. Нет, положительно не могу решить, где мы.
Де Катина хотел уже спуститься на пол, для чего ухватился за другой прут в решетке. К его изумлению, он остался у него в руках.
— Посмотрите, Амос, посмотрите! — крикнул он.
— А, вы заметили. Я сделал это сегодня ночью.
— Чем? Ножом?
— Нет, этим инструментом я ничего не смог сделать, но когда мне удалось вынуть прут из решетки, дело пошло побыстрее. Я вставлю этот прут на место, а то кто-нибудь снизу заметит, что мы выломали его.
— А можно вынуть и остальные?
— Сейчас только один, но ночью выломаем и другие два. Вы можете вынуть этот прут и орудовать им, а я употреблю в дело прежний. Смотрите, камень мягкий, и в нем легко выцарапать канавку, вдоль которой и вытащится прут. Будет чрезвычайно странно, если мы не устроим побега до утра.
— Ну, хорошо, положим, мы выберемся во двор; куда же идти затем?
— Не все сразу, дружище. С такими рассуждениями можно застрять в Кеннебоке оттого, что не знаешь, как потом переправиться через Пенобскот. Во всяком случае, во дворе легче дышать, чем здесь, и если бы нам только удалось улизнуть через окно, мы смогли бы обмозговать и дальнейший план действий.
В продолжение целого дня приятели не могли ничего предпринять из-за боязни быть застигнутыми на месте преступления тюремщиком или кем-либо со двора. Никто не появлялся в камере. Они доели хлеб и выпили воду с аппетитом людей, зачастую не имевших и этой скромной пищи. Едва только наступила темнота, оба занялись приготовлением колышков, продалбливанием канавок на твердом камне и расшатыванием прутьев. Ночь выдалась дождливая, разразилась сильная гроза, и при блеске молний они могли видеть всю окрестность; тень от окна, обрамленного аркой, скрывала их. До полуночи им удалось наконец вынуть один прут, второй только что стал поддаваться дружным усилиям, как слабый шум сзади заставил их обернуться: посреди камеры стоял тюремщик, открыв рот и изумленно глядя на работу своих арестантов.
Де Катина первый заметил это и в одно мгновение кинулся с железным прутом в руке; при этом нападении тюремщик бросился к двери и только хотел захлопнуть ее, как брошенный Грином обломок прута просвистел мимо его уха и вылетел в коридор. Когда дверь с шумом закрылась, приятели посмотрели друг на друга. Гвардеец пожал плечами, американец свистнул.
— Не стоит и продолжать! — произнес де Катина.
— Не все ли равно, что делать. Пусти я прут на дюйм ниже, здорово бы ему попало. А может быть, его с испугу хватит кондрашка или он сломает себе шею, опрометью спускаясь с лестницы. У меня теперь нет орудия для работы, но если еще немного повозиться с вашим прутом — дело в шляпе. Ага, вы правы, нас затравят.
Раздался громкий удар колокола — и замок ожил: какие-то хриплые голоса отдавали приказания, слышался звук ключей, поворачиваемых в замках. Вся эта суета, внезапно возникшая в ночной тишине, слишком ясно указывала на поднятую тревогу. Амос Грин бросился на солому, засунув руки в карманы, а де Катина прислонился с угрюмым видом к стене в ожидании того, что сейчас с ними произойдет. Прошло, однако, пять минут — никто не появился. Суматоха во дворе продолжалась, но в коридоре, ведущем к камере, было совершенно тихо.
— Ну, я все-таки выну этот прут, — произнес наконец американец, вставая и подходя к окну. — Во всяком случае, узнаем, из-за чего весь этот шум и гам.
Говоря так, он влез на чурбан и выглянул в окно.
— Ого! Полезайте-ка сюда! — возбужденно крикнул он. — Тут такое творится, что им всем не до нас.
Де Катина взгромоздился на чурбан, и оба стали с любопытством смотреть вниз, во двор. Там в каждом углу горело по костру, а вся площадь была заполнена людьми с факелами в руках. Желтый отсвет падал на угрюмые серые стены так причудливо, что самые высокие башни казались золотыми на черном фоне неба. Главные ворота были открыты, и, очевидно, только что въехавшая в них карета стояла у маленькой двери как раз против окон арестованных. Колеса и бока кареты были забрызганы грязью, а лошади дрожали, поводя ушами, так, будто они только что пробежали длинный путь. Человек в шляпе с перьями, закутанный в дорожный плащ, вышел из экипажа и, обернувшись, стал тащить из него кого-то еще. Непродолжительная борьба, крики, толчок, и обе фигуры исчезли в дверях. Когда двери захлопнулись, карета отъехала, костры и факелы потухли. Главные ворота снова закрылись, и все погрузилось в тишину, как и до внезапного переполоха.
— Ну, — задыхаясь, проговорил де Катина. — Уж не поймали ли они еще какого-нибудь королевского гонца?
— Скоро здесь освободится место для целых двух, — проговорил Амос Грин. — Если они только оставят нас в покое, недолго мы пробудем в этой комнате.
— Хотел бы я узнать, куда ушел тюремщик?
— Может убираться куда ему угодно, лишь бы не появлялся здесь. Дайте-ка мне прут. Эта штука поддается. Нам легко будет выломать ее.
Он усердно принялся за работу, стараясь углубить в камне канавку, рассчитывая таким образом вытащить прут. Вдруг он остановился и настороженно замер.
— Гром и молния! — прошептал он. — Кто-то работает снаружи.
Оба стали прислушиваться. Со двора донесся стук топора, визг пилы и треск дерева.
— Что это они делают?
— Понять не могу.
— Вы видите их?
— Около самой стены.
— Кажется, я могу ухитриться посмотреть, — произнес де Катина. — Я тоньше вас.
Он высунул голову, шею и половину плеча в промежуток между прутьями и замер в таком положении. Приятель уже подумал, что он застрял, и принялся тащить его за ноги. Но де Катина повернулся сам без малейшего затруднения.
— Они строят что-то, — шепнул он.
— Строят?
