– Леонтиск, дружище! Живой, хвала богам! – голос Иона. – Дай сюда нож, я тебя освобожу. Успокойся, все позади.
– И я могу спокойно потерять сознание?
– Можешь, но лучше не надо. Проклятье, у тебя все лицо в крови! И рука, о боги! Потерпи, сейчас мы тебя отсюда вытащим…
Леонтиск его уже не слышал, перестав барахтаться и поддавшись властному зову глубины. Темные воды озера беспамятства сомкнулись над ним.
Бесчувственного Леонтиска разместили в той же комнате, где лежал все еще страдающий от сильной боли и лихорадки Аркесил. Олимпионик был совершенно не против подобного соседства, скорее принял его с тщательно скрытой радостью. Галиарт подозревал, что как бы они ни старались почаще навещать прикованного к кровати друга, тот страдал от скуки и бездействия не меньше, чем от физической боли.
Теперь ложе у противоположной стены занял Леонтиск, вышедший живым из рук самого Горгила. Доктор Левкрит при помощи тетки Ариты обмыл и смазал целебным бальзамом лицо пострадавшего афинянина, тщательно обследовал руку и наложил на нее лубок из бинтов.
– Ничего страшного, самая обычная рана. Вот, видите, здесь, – короткий палец лекаря обвел кривую вокруг вздувшегося красно-черной опухолью предплечья Леонтиска, – tumor et rubor, характерные для классического отсечения. Обломки кости не торчат, помощь была оказана практически сразу, так что заражение и нагноение маловероятны… Клянусь Асклепием, он дешево отделался! Конечно, будет calor и наверняка dolor, но не более…
– Уважаемый, оставь эти ученые словеса! – взмолился Галиарт. – Когда он сможет встать на ноги?
– Если не будет вставать из постели – недели через полторы – две, – пожал плечами Левкрит. – Через пару месяцев уже сможет носить щит. Ладонь левой руки, клянусь Асклепием, заживет еще быстрее: ткани были разрезаны прямо между пальцами глубоко, но ровно. Видимо, оружие было очень острым…
– Он держал рукой лезвие ножа, которым его хотел проколоть один нехороший человек, – пояснил Галиарт.
– Это наверняка было весьма болезненно, – покачал головой лекарь. – Хотя в состоянии возбуждения, близком к безумию, человек способен на многое, что кажется невероятным. Один раз на моих глазах кузнец с четверть часа поддерживал тлеющую, раскаленную докрасна балку, пока из-под рухнувших стропил горящей кузницы извлекали его сына. Этому кузнецу потом пришлось отнять обе кисти – они сгорели до кости. А если вспомнить случай в…
Вероятно, словоохотливый лекарь собирался рассказать еще несколько подобных историй, но Галиарт, прервав его, попросил не нагонять ужаса на ночь глядя. Обидевшись, Левкрит ушел спать – до рассвета оставался какой-нибудь час… Сын наварха остался на табурете у постели афинянина, продолжая тихий разговор с лежавшим напротив Аркесилом. Беседа как раз дошла до описания драматических событий в Персике, когда очнулся Леонтиск. Дернулся, застонал и хрипло попросил воды. Галиарт подал ему чашу и дал напиться, придерживая рукой, чтобы раненый не расплескал все на себя. Леонтиск пил жадно, захлебываясь и икая. Напившись и отстранив сосуд, афинянин рискнул открыть глаза.
– Галиарт… – узнал он друга. – Я что, живой?
– Да – несмотря ни на что, – Галиарту хотелось смеяться и плакать одновременно.
– И этот мерзавец не отрезал мне член? – обеспокоено спросил сын стратега.
– Нет, даже не подрезал, – усмехнулся Галиарт. – Хотя не мешало бы.
– Ты уверен, что не отрезал? – не мог успокоиться раненый, пытаясь приподняться на подушках и поглядеть.
– Абсолютно.
– Хорошо, – афинянин облегченно выдохнул и откинулся назад. – И где он?
– Хы-хы-хы-хы, – тихо зашелся Аркесил.
– Где и обычно, – отвечал Галиарт. – У тебя между ног. А вот твоей руке повезло меньше.
– Этого мне не забыть, – скривился афинянин. – Я имел в виду Горгила. Вы схватили его? Я очень прошу не убивать подонка, пока я с ним еще раз не повидаюсь…
– Как это часто бывает в сказках, главному злодею удалось скрыться, – Галиарт посмурнел, с хрустом сжал кулак. – В подземелье, где он с тобой развлекался, оказался выход, запирающийся каменной плитой. Какой-то механизм… Когда мы ворвались, он шмыгнул в проем, и плита закрылась. Проход за плитой выводит в другой тайный коридор, которыми пронизана Персика, который, в свою очередь, выходит в один из залов дворца, откуда можно выйти куда угодно. Одним словом, убийца провел нас, испарился, смылся, слинял.
– Мерзавец! – покачал головой Аркесил, а Леонтиск выдохнул… с облегчением?
– Дело решили какие-то мгновения, – продолжал Галиарт. – Я сам видел его, серую тень, мелькнувшую на фоне темного прохода, уже почти чувствовал, как догоняю, валю на пол и начинаю рвать на части… Но не успел, а за досками разломанной нами двери оказались пять дактилей камня. Пока мы пробивались, убийца исчез.
– А что было дальше? – полюбопытствовал Леонтиск. – Когда я потерял сознание?
– О, большое веселье. На шум сбежались едва ли не все обитатели Персики: ахейцы, македоняне, римляне, их слуги и охранники. Приплелся даже толстый индюк, эфор Анталкид, – не иначе, как снова миловался с консулом, уговаривал его переехать жить в Спарту и прихватить с собой когорту-другую легионеров. Все начали орать, выяснять в чем дело; Анталкид с ходу обвинил Пирра в «очередном мятеже и разбое». За царевича вступился Деркеллид, полемарх Священной Моры, который и позволил нам разыскать тебя во дворце. Да и сам командир себя в обиду не дал: кричал, указывая на тебя, очень живописно лежавшего в луже крови, что его людей похищают посреди бела дня и пытают, что половина его челяди погибла, что его брат лежит при смерти, а его самого день и ночь преследуют убийцы… Одним словом, речь была что надо. Анталкид стушевался, пообещал во всем разобраться и ретировался, а мы, неся тебя в качестве знамени, вернулись на агору. Там собралась огромная толпа, тысяч в несколько. Отголоски того, что происходило в Персике, переросли в слух, что Пирра и всех, кто пошел с ним, схватили и пытают в
