стал смотреть в будущее с большим оптимизмом. Понял наконец, что против судьбы, которая дает и отбирает не всегда обдуманно, как говорится, не попрешь. И еще понял, что в своей беде не одинок и может считать себя членом многомиллионного братства неудачников.

Он даже стал тихонько напевать себе под нос и все горячее сочувствовать Цецилии. А тут вдруг пани Зофья свалилась в ванной с весов и подвернула ногу. Оказалось, что она — о, ужас! — прибавила триста двадцать шесть граммов. Я же смотрел в окно на первую весеннюю грозу, вызванную Цецилией, и не мог избавиться от грустных мыслей. Пожалуй, в самом большом проигрыше оказался все-таки я. Эва убежала с Себастьяном, Майка — с этим воображалой Дорианом, карьеру в кино поломал отец, деньги придется вернуть, и вдобавок еще этот нескладный растяпа астероид промазал, пролетев в нескольких сотнях тысяч километров от Земли. По расчетам ученых, в следующий раз он нацелится на земной шар только через две тысячи лет.

И почему, черт побери, конец обязательно должен быть печальным, меланхолическим, выдавливающим слезу? Я во всех своих переделках жутко намучился и вас заставил изрядно поволноваться, так зачем еще напоследок эти неудачи и зеленая тоска? Мало кому такое понравится. Разве что толстому очкастому сценаристу, недаром он получает почетные награды. И отчасти режиссеру Плювайке, поскольку его терзают амбиции и желание создать шедевр мирового масштаба. Впрочем, если бы вашей женой была пани Сивилла, вам бы мир тоже казался мрачноватым. А может, и нет, не знаю.

Давайте лучше вернемся к тому моменту, когда неожиданно выглянуло солнце, а все дремали в разных углах и только осветители начали сворачивать кабель и демонтировать прожектора.

— Солнце, пан режиссер! — душераздирающе завопил Щербатый. — Полный порядок!

— Зажечь свет! Агрегат! — скомандовал бородатый оператор, бережно завинчивая крышку на термосе.

Началась дикая суматоха: киношники бегали взад-вперед, крича благам матом, режиссер так сильно плевался, что сценарист вынужден был закрыться своим пухлым сценарием. Даже недовольная блондинка пани Сивилла чудесным образом преобразилась и, как нормальный человек, опрометью кинулась к нам в своем прозрачном наряде, чтобы занять место во главе колонны.

— Внимание, партизаны! — скомандовал Щетка. — Больше жизни, вся страна на вас смотрит.

— Не забывайте, что вы играете детей, которые отправляются в первое межпланетное путешествие, чтобы проникнуть в тайну космоса, — добавил Щербатый. — И тихо, ша, ни слова.

— Я бы хотела в конце с Птером, — попросила Майка.

— Пожалуйста. Это даже недурная идея. Только, ради бога, тихо.

Гримерши еще бегали вдоль рядов со своими губками, костюмерши еще поправляли на нас скафандры, пани Сивилла втискивала под пластик свои округлости, а Щербатый уже завопил на весь аэродром:

— Готово!

Тогда Лысый, он же Плювайка, пожевав сухими губами, крикнул:

— Камера!

По этому сигналу мы двинулись к ракете, которая за ночь стала как будто немного новее и просторнее.

Майка словно бы ненароком взяла меня за руку, поглядев при этом очень выразительно, будто хотела подчеркнуть, как ей важно, чтобы нас навеки запечатлели на пленке держащимися за руки.

— Не забыл про мой день рождения? — шепнула она.

— Ну что ты. Не забыл, конечно.

— Приходи к семи. Только обязательно.

Котенок Пузырик, прыгая бочком, как козленок, хватал всех подряд лапками за скафандры, но при этом следил, чтобы ненароком не выйти из кадра. Все им восхищались, а Щетка у нас за спиной хрипло шептал:

— Во дает, этот наверняка будет артистом. Где-то над аэродромом запел первый весенний

жаворонок. И я почувствовал себя настоящим космонавтом.

— Здорово, что мы вместе. — Майкины пальцы пощекотали мою ладонь. — Ты не представляешь, как я рада.

— Я тоже ужасно хотел с тобой познакомиться.

— Не врешь? Честное слово?

— Честное-пречестное. Крест на пузе.

— Колоссально! Это будет лучший фильм в мире.

— Потому что ты в нем снимаешься.

— Потому что мы в нем снимаемся.

Мне захотелось подпрыгнуть, высоко-высоко, и повиснуть над огромной плитой аэродрома, и крикнуть что-нибудь всему миру или, по крайней мере, моему городу, пану Юзеку из авторемонтной мастерской, Буйволу, Цецилии, честолюбивому режиссеру, Хозяйке в прозрачном костюме, осыпанному почетными наградами сценаристу и пани Зофье, которая борется с ожирением. Но я только громко вздохнул, и все стали на меня оглядываться.

Пани Сивилла уже поднималась по ступенькам в ракету, деловито покачивая бедрами, сценарист потирал руки, на губах режиссера расцвела улыбка плохо скрываемого удовлетворения, и в этот момент кто-то выскочил из толпы зевак, сгрудившихся возле ангара, и ужасно грубо схватил меня за ухо. Пытаясь освободиться, я изо всей силы тряхнул головой, и мы влетели в темную пасть ракеты.

— Стоп! — крикнул режиссер. Примчался белый от ярости Щербатый.

— Вы что, рехнулись? — закричал он, в свою очередь хватая моего отца за лацканы. — Испортить такой кадр, почти шестьдесят экранных метров! Кто вы такой?

— Я — его отец, а он прогульщик.

— Отец не отец, здесь снимается кино. Вы загубили труд многих людей. — Щербатый еще притворялся взбешенным, хотя полученная от отца информация несколько его охладила.

— Меня это не касается. Петр, немедленно домой.

К нам подскочил Щетка.

— В чем дело, тысяча драных чертей! — уставился он на отца налитыми кровью глазами разбойника, страдающего бессонницей. Отец немного сбавил тон.

— Послушайте, это безобразие. Ребенок неделю не ходит в школу.

— Такой ты сирота, Гжесь?

— Вы, наверно, меня неправильно поняли, — неуверенно сказал я.

— Ах так? — Отец побагровел. — Ты еще и сиротой прикинулся? Ну погоди, вернемся домой…

Но тут к нам подошел режиссер. За ним прискакала девица, которая хлопала дощечкой и таскала с собой сценарий.

— Повторять или не повторять, пан режиссер? — скучным голосом спросила она.

— Что повторять? — рассеянно пробормотал режиссер.

— Ну дубль этот. Под конец в кадр влетел какой-то посторонний.

— Это предок Птера, — мстительно сказал Щетка. — Папаша вон того Гжеся.

Лысый, то есть режиссер, подошел к отцу и принялся угрожающе сплевывать, сверля его взглядом. Продолжалось это очень долго; видимо, режиссер раздумывал, повторять дубль или не повторять. Но отец с непривычки стал проявлять признаки беспокойства. Он смотрел в землю, шаркал ногами, даже разок тихонечко застонал.

— У меня, кажется, есть на него права? — наконец несмело заговорил он.

Режиссер стал плеваться еще ожесточеннее и быстро сказал:

— Повторяем. Это может быть любопытно. Поглядим на экране.

У отца на лбу выступили первые капли пота, и он даже глуповато заулыбался.

А наш режиссер, Лысый, продолжал сплевывать, и за ним невольно стали плеваться и мы. Плевался Щербатый, плевался Щетка, плевались переодетые в космонавтов дети, плевались мы с Майкой. Последним, все с той же глуповатой улыбкой, начал плеваться отец.

— Это отец Птера. Хочет разорвать договор, — наконец пожаловался Щетка.

— Я все понимаю, — оправдывался отец, не переставая сплевывать. — Но как же учеба, школа?

— Очень уж он хорош. У него талант. Он мне нужен, — рассеянно произнес режиссер.

Добавить отзыв
ВСЕ ОТЗЫВЫ О КНИГЕ В ИЗБРАННОЕ

0

Вы можете отметить интересные вам фрагменты текста, которые будут доступны по уникальной ссылке в адресной строке браузера.

Отметить Добавить цитату
×