ибо это был один из тех пригородных поездов, которым ездила молодежь местечек, железнодорожных поселков и мелких усадеб, разбросанных вдоль магистрали. Умолкали на секунду и провожали взглядом чужака, который мозолил глаза своей фуражкой, расшитой разноцветными нитями, фуражкой, предвещавшей скорую свободу. Вдогонку неслись ехидные замечания и недружелюбные смешки, а он, упрямо стиснув зубы, пробивался сквозь толщу унижений.
Наконец Витек увидал Зузу, сидевшую среди военных, уже немолодых, загорелых унтеров. Она читала томик с черным венком национальной библиотеки на белой обложке. Он отодвинул неподатливую дверь. Военные взглянули на него без особого любопытства. Зуза читала прилежно, насупив густые, черные, почти мужские брови.
– Извините, – тихо произнес Витек.
Зуза не расслышала: поезд, как всегда на этом месте, резвее покатил под гору.
– Здравствуйте, панна Зуза, – сказал он громче. Оторвавшись от книги, она взглянула удивленно.
– Вы можете выйти со мной в коридор?
– Пожалуйста, тут хватит места.
– Нет, благодарю. Только на одно слово.
Она досадливо захлопнула книгу и вышла с ним. Вагон закачался на щербатых рельсах. Они схватились за бронзовый поручень, настывший и влажный.
– Слушаю вас?
Витек увидел вблизи ее смуглое лицо с пронзительно голубыми глазами – такие лица были у многих девушек в тех краях.
– Я хотел бы знать, что случилось с Алиной.
– С Алиной? – переспросила она, словно не понимая.
– Я не вижу ее несколько дней, а у меня к ней дело.
– Так это вы ее разыскиваете ежедневно? Обходите вагоны, как заправский кондуктор.
– У меня неотложное дело. Я дал ей книгу, которая теперь мне нужна.
Зуза взглянула на него испытующе. Поезд замедлял ход, приближаясь к станции.
– Зайдите к ней. Кажется, она лежит простуженная.
– Вот как? А я не знал. Зайду, разумеется.
– Видите, как все просто.
– Простые решения редко приходят мне в голову.
Зуза нарисовала пальцем на затуманенном стекле сердечко.
– Действительно речь идет об учебнике?
– Вы мне не верите?
Она стерла со стекла рисунок.
– Я думаю, ее родители будут недовольны.
Витек с трудом проглотил слюну.
– А она?
– Пожалуй, вам лучше знать.
– Уже слишком поздно.
– Что поздно?
– Теперь мне уже все равно.
Поезд остановился на станции. Жалобно заныли отпущенные тормоза. Зуза и Витек выскочили на платформу, устланную небывалым, словно бы фосфоресцирующим снегом.
– Не ходите к ней, – быстро проговорила Зуза.
– Почему?
– У меня предчувствие. А мои предчувствия всегда сбываются.
– Теперь уже слишком поздно.
– Я вам добра желаю. Послушайтесь меня.
– Теперь уже все равно.
Она хотела вроде бы еще что-то сказать. Снежинки густо облепляли ее черные волосы, ресницы, мясистые, словно припухшие губы. Она вдруг резко повернулась и побежала вдоль железнодорожного полотна, а Витек спохватился, что до сих пор не знает, где она живет.
– Кого ты все ищешь? Что с тобой творится? – раздалось у него за спиной.
Паровоз с высокой трубой и красными колесами безнадежно свистнул, забуксовал. В окнах двинувшихся со скрежетом вагонов теснились гимназисты. Для них любая остановка была неосуществившимся приключением.
– Сами знаете, кого ищу. Зачем притворяетесь? – сказал Витек и мстительно плюнул на девственный снег.
Энгель и Грета горбились, прикрывая головы портфелями в вытянутых руках. Энгель пытался сдуть с кончика носа каплю.
– Витек, ты обалдел, попросту рехнулся. Чисто математически, умозрительно сконструировал нечто, вообще не существующее. Это же ненормально. Какая-то самоубийственная мания.
Энгель умолк, напуганный собственным высказыванием.
– Извини меня, ляпнул вздор. Я не имел в виду ничего плохого.
– А может, это и есть тяга к самоубийству? – с вызовом сказал Витек. – Может, так и должно быть?
– Пошли, – сказала Грета. – А то снегом занесет.
Они побрели, не глядя друг на друга, а пороша сочно хрустела под ногами.
– Зачем провожаете? Сам дойду, – буркнул Витек.
– Приходи к нам. Позубрим вместе. Будет веселее, – предложил Энгель. – Ведь когда-то ты просиживал у нас целыми днями.
– Помнишь, даже дрался со мной однажды, – добавила Грета и посмотрела на белые пригорки, по которым сновали вороны с тревожным карканьем.
– Я с тобой дрался?
– Да, очень давно. И все же я помню.
– Витек, а как с экзаменами? – спросил Энгель.
– Плевал я на них.
С минуту шли молча. Снегопад постепенно стихал. Откуда-то из-за облаков медленно пробивалось солнце. Побелевшие холмы засияли, как сахарные головы, подсвеченные электрической лампой. Грета робко приблизилась к Витеку.
– Я навестила тебя прошлой ночью. Ты знаешь, что я лунатичка?
– В этом тебя тоже убедил Энгель?
– Я видела тебя во сне. Ты лежал поперек постели с закрытыми глазами и кричал.
– А может, ты видела призрак, которого я встречаю?
– Нет, это не дух умершего, это дух живого человека.
– Грета, ты же знаешь, что ты мне очень нравишься.
– А я не хочу тебе нравиться.
– Ты должна ехать в Баварию. И тебе не на пользу эта страна.
– Хочешь, чтобы я уехала? – И в ее глазах показались обильные немецкие слезы.
– Ох, ничего я не хочу. Ничего теперь не желаю, оставьте меня в покое, отвяжитесь.
Брат и сестра в недоумении остановились у почты, водосточные трубы которой гудели от талой воды. Витек, не оглядываясь, одержимо шагал к своему громоздкому, слоноподобному дому, чьи деревянные пристройки нависали над улицей.
– Мы ждем тебя! – крикнул еще Энгель. – Можешь вернуться в любую минуту!
Витек вошел во двор. Откуда-то из садов устремился к нему гигантскими прыжками кот-бродяга.
– Магараджа?
Кот остановился и мяукнул робким, пискливым голосом.
– Что с тобой творится, Магараджа?
Кот подбежал, подхалимски выгнул спину. Принялся карабкаться по штанине Витека, вонзая до кожи острые крючки когтей.
