Витек медленно повернулся спиной к окну, ощущая затылком напор влажного ветра. Девушки глядели на него невозмутимо, выжидательно, с наигранной серьезностью. Зузу словно бы слегка знобило.
– Извините за вторжение. Я не знал, что вы едете в этом купе.
– Ах, пожалуйста, – проговорила Зуза, преодолевая озноб. – Можете даже присесть на свободное место.
– Благодарю, не стоит, сейчас будет наша станция.
– Вас продует. Жаль такого кавалера.
Витек хотел отшутиться, попробовал найти подходящие слова и, разумеется, упустил момент. С минуту слушали хорошо знакомый перестук колес – Алина вдруг подняла глаза, и он увидел в них нечто неопределенное, мимолетное, как предчувствие. Его бросило в жар.
– Почему я раньше никогда вас не встречал? Вы стали ездить на поезде в лицей только после пасхальных каникул?
– Я езжу уже полтора года.
– Это невозможно, – произнес он растерянно. – Я первый раз вижу вас в поезде. И вообще впервые в жизни увидал вас вчера.
Она перевела взгляд на окно, вероятно для того, чтобы он не мог увидеть ее лицо.
– Ах, вполне возможно. Вы даже не раз толкали меня мимоходом. А зимой кидались в нас снежками на станции.
– Нет, право, невозможно. Я наверняка бы вас запомнил.
Алина взглянула на него печально, впрочем, печаль эта не была убедительной.
– И все-таки. И пожалуй, не стоит об этом говорить. Попросту полтора года вы не обращали на меня внимания. Бывает. Я это как-нибудь переживу.
– Почему вы так говорите? Ведь это неправда.
– Что не переживу?
– Нет, что не обращал внимания.
Теперь смутилась Алина и принялась старательно застегивать портфель, который и без того был хорошо застегнут.
– О, уже остановка! – воскликнула Зуза.
Подружки бросились к выходу, поскольку поезд стоял здесь лишь минуту. Витек спрыгнул с подножки в последний момент. Девушки были уже далеко. Витек потоптался на платформе, словно боясь идти дальше. И вдруг Алина оглянулась и на ходу крикнула:
– До свидания!
Витек стыдливо вскинул руку. И тут кто-то бесцеремонно хлопнул его по плечу.
– Так ты ее дожидался, лопух? – спросил с издевкой Лева. – Я наблюдал за тобой всю дорогу. Которая тебе нравится? Вероятно, Алина?
– Я вообще не знаю, нравится ли мне что-либо. Пожалуй, немного медицина.
– Зачем ты мне это говоришь?
– Ведь я же эгоцентрик, понятно? Не знаю, смогу ли кого-нибудь когда-либо полюбить.
– Спорим?
– Ты чего?
– Спорим, что она тебя уже прибрала к рукам.
– Кто?
– Алина.
Витек принялся старательно вытаскивать из-за пазухи тощую пачку учебников и тетрадей. Это был тоже особый форс здешних пижонов – не носить портфеля.
– Некрасивое имя, – бросил он небрежно.
– Потом покажется прекрасным.
– Чего ты ко мне пристал? Может, ревнуешь?
– Возможно. Спорим?
– На что?
– Ни на что. Если выиграю, кое-что у тебя потребую.
– Не слишком ли велика ставка?
– Нет. Требования будут в пределах наших возможностей.
– Ты к ней неравнодушен, Лев Тигрович?
– Сам же говорил, что положил на нее глаз лишь пару дней назад.
– Она утверждает, что живет здесь уже полтора года. Это правда?
– Может, и правда. Так разнимаю?
– Что я могу у тебя выиграть?
– То, что и я у тебя. Давай лапу.
Стая скворцов небольшим облаком упала на сады предместья. Витек, быть может, подумал, что такое условие ему, собственно, на руку в данный момент, за несколько недель до выпускных экзаменов.
– Будь что будет, условие принимается, – выпалил он и тут же пожалел о своем решении.
В те времена лошадей было почти так же много, как и людей. Лошади вместе с людьми цивилизовали землю. Все построенное ранее возникло при участии лошадей. Каждый метр земли был возделан с помощью конских мускулов. Лошади вкалывали наравне с людьми, а может, даже больше. С яростным упорством лошади и люди преобразовывали свою планету. Хотя делали это, собственно, не дружа, не панибратствуя. Вкалывали вроде бы вместе, но и как бы порознь, с некоторым безразличием к судьбе напарника. Редко возникала между ними любовь. С подспудным ощущением общности судеб приступали они к каждодневному каторжному труду. Чаще всего объединяло их только кошмарное напряжение сил. Реже – общий праздник.
В те времена лошади встречались так же часто, как и люди. Лошади влекли по улицам телеги ломовиков и катафалки, лошади приводили в действие молотилки и месили компост, лошади несли на своих хребтах воинство и питали солдат своим мясом, лошади находили дорогу заблудившимся и своим теплом обогревали озябших.
Были лошади богатые, распутные, капризные и привередливые. Были также лошади-побирушки, бедняки и лагерные доходяги. Иногда лошади погибали от обжорства, раздутые молодым клевером, а порой умирали посреди мостовой от голода и болезней, как люди. Были также лошади норовистые, буйные и необычайно покладистые, известные на всю округу и даже за ее пределами, а были лошади скромные, ничем не выделяющиеся, словно бы безликие и вообще безымянные.
Попадались лошади с незаурядными биографиями. Мы знали коня, который был под седлом у русского генерала, после революции работал в цирке, потом попал в деревню, где полюбился помещику, который купил его для своих детей, наконец, конь потерялся или был украден цыганами и на склоне лет развозил уголь по предместью, где жили Алина и Витек.
Каждый в те времена прекрасно знал, что не бывает двух одинаковых лошадей. Прежде всего, они отличались мастью. Были лошади сивые, карие, гнедые, каштановые, буланые, мышастые. У одной белая звездочка на лбу, у другой светлые чулки. О хвостах лучше не вспоминать, ибо такое их было богатство. А гривы? Только о гривах можно распространяться до вечера.
Пожалуй, неправда это, что люди не любили лошадей. Любили, бывало, что любили, впрочем, любили все-таки недостаточно. Конечно, случалось видеть лошадь в дурацком виде от такой любви. На ушах полотняные чехольчики с бордовым кантиком, у глаз кожаные шоры, чтобы ничего ее не пугало, грива заплетена в косички или изысканно причесана, ну и хвост, конечно, весь в сплетениях и ленточках. К тому же в подобных случаях трудно было понять, любовь это к лошади или самовлюбленность.
Много тогда было разговоров о норовистых лошадях. Целые легенды слагались о лошадях, которых никому не удавалось ни укротить, ни обуздать. Такие лошади делались знаменитостями, их имена кружили в те поры, как ныне имена популярных эстрадных певцов. Любой уважающий себя человек носил на себе шрам от удара копытом своенравной лошади.
Да, то были времена, когда даже лошади-привидения появлялись в урочищах. Лошадиные призраки извергали огонь из ноздрей. Их копыта взметали тучи красных искр. Очень часто после полуночи слышался топот дьявольского коня на пустошах и в лесных чащобах.
