– Да. Познакомились в комиссариате. Где ее только не встретишь. На митингах, в костеле, в участке. И всюду наводит страх на людей. Наше общее угрызение совести.
Позади нас, в музыкальной школе, раздались звуки рояля. Кто-то разучивал сонату, которую я помнил с давних времен.
– Бедная,– шепнула Вера.
– Все мы бедные. Я здоров, но тяжело болен. Страдаю атрофией той неизвестной железы, которая заставляет совершать привычные движения, включаться в будничную суету, велит по утрам вставать, бриться и выходить из дому, чтобы вырвать кусок у ближнего изо рта. Честно говоря, я чувствую себя в некоторой степени обманщиком. Все видят во мне конкурента, а я безвреден. И дело тут не в возрасте. Потеря интереса к жизни, ослабление воли, апатия усталого организма. Нет, это случилось внезапно, в один день.
Я от кого-то заразился, подхватил неизвестный вирус. Думаю, нас много. Все те, что молчат или улыбаются без слов.
– А я люблю жизнь,– сказала Вера. Достала из сумочки помаду и стала подправлять рисунок губ.
– Вот я вам и представился. Не с лучшей стороны.
– Да я же вас знаю. Может, я давно за вами охочусь.
Смутившись, я принялся носком ботинка стирать белый рисунок мелом, начертанный на плитах дорожки детской рукой.
– Мне пора идти. Проводите меня немного?
– Конечно. – Я вскочил со скамейки. Страшная проблема разрешилась сама собой. Она жива, я вижу у нее под ухом, под прядкой волос, под нежной кожей, чуть дымчатой от прошлогоднего загара, в том месте, которое будто создано для поцелуев, медленно пульсирующую жилку. Она жива.
Потом мы шли по Краковскому Предместью. Я вдруг почувствовал какое-то радостное облегчение. Что- то ужасное закончилось, а что-то тревожное, но приятное начинается. И я, если наберусь смелости, могу сделать так, чтобы это продолжалось, а могу завтра забыть и снова погрузиться в летаргический сон.
Со стороны Старого Мяста надвигалась очередная колонна демонстрантов. Я с удивлением увидел шествующего в первом ряду президента. Теперь, на улице, ясным солнечным днем, он походил на обросшую черным мхом кочку из лесного урочища. Президент тоже меня заметил и что-то сказал идущему рядом человеку. Оба отделились от колонны и торопливо зашагали к нам.
– Привет, мой юный друг! – воскликнул президент.– Хочу познакомить вас с великим человеком.– Он указал на своего спутника, который был поразительно похож на атамана Хмельницкого. Сзади с его лысого черепа свисал слипшийся от пота оселедец. – Лидер Фиолетовых.
Хмурый атаман небрежно поклонился и уставился на Веру.
– Мы идем на Бельведер,– сообщил президент, нервно шевеля бровями, похожими на веточки кладбищенской туи.
– Сейчас все ходят к Бельведеру, – сказал я, чтобы что-нибудь сказать.
– Естественно. Бельведер – символ нашей независимости, которая обычно у нас бывает не дольше весенней грозы. Надо пользоваться случаем, – засмеялся президент.
– А потом что?
– Потом очередной раздел. Кто-нибудь непременно на нас позарится.
– А Сыны Европы?
– Сыны Европы вас спасут. Прощайте, мадам. Пока, мой юный друг.
Но лидер Фиолетовых, похожий на атамана Хмельницкого, стоял как столб и пялился на Веру.
– Пан президент, мне по ошибке выдали ваш бумажник! – крикнул я.
– Оставьте у себя. Мы еще встретимся, – и потянул своего соратника в ряды демонстрантов.
У стен домов дремали наркоманы, выставив перед собой истрепанные картонные таблички, призывающие прохожих подавать милостыню. Румынская цыганка, остановившись, начала переписывать на свою картонку мольбу молодой наркоманки. Та внезапно очнулась и ревниво повернула свою табличку обратной стороной.
– И все-таки я люблю жизнь. Такую, какая она есть, – сказала себе Вера. -
Идемте.
– Почему вы так настойчиво это повторяете?
– Потому что это правда.
Возле колонны короля Зигмунта на Замковой площади представители каких-то двух соперничающих политических партий ожесточенно дрались, колотя друг дружку разноцветными транспарантами. Но никто из прохожих не обращал внимания на эту историческую битву. Площадь пересекала, приплясывая под грохот бубнов, процессия приверженцев экзотической восточной религии. В отдалении, у подножья серых нагромождений Праги, голубовато мерцала вздувшаяся от весеннего паводка Висла. Может быть, она права. Может, еще стоит полюбить жизнь.
Я украдкой покосился на Веру. Она шла, выпрямившись, зажав под мышкой сумочку с позолоченной цепочкой. Близоруко щурясь, смотрела вперед.
Странно, что Господь Бог не пожалел сил, чтобы с таким артистизмом создать именно эту молодую женщину. Обычно провидение предназначало подобных женщин другим мужчинам, а я только издали на них поглядывал. Быть может, моя жизнь автоматически продлилась из-за случайной ошибки в программировании судеб.
