море, таком далеком, таком далеком, что страшно даже подумать о широтах, которых достигли испанские корабли. Но сейчас море понемногу стихает.
Посланец теперь человек известный на флагманском судне. После происшедшей трагедии у него появились жестокие враги, они бросают на него косые взгляды и спрашивают себя, откуда у него столько морских знаний, откуда берется его невероятная предусмотрительность. Не следует успокаиваться, говорит он матросам, за этим затишьем вновь придет буря. Сейчас они плывут среди серебряных, сияющих удивительным металлическим блеском вод, наслаждаясь покоем и тишиной, но неожиданно налетит ветер и унесет их далеко-далеко, этот шальной ветер Северного моря, и он сможет погубить то, чего не успели погубить англичане. Кто же он, этот хмурый колдун с вечно сдвинутыми бровями, бросающий вызов ветру и приводящий в восхищение моряков? Временами казалось, что именно он отдает распоряжения на флагманском судне, и выходит это у него совсем неплохо, потому что дела никогда еще не шли так успешно.
Английский флот прекратил преследование, перестал гнаться по пятам за Армадой, устав играть в маленькую собачку, докучающую большому, неповоротливому старому псу, и предоставив морю, этой бескрайней первозданной стихии, окончательно расправиться с испанцами. Об этом были оповещены все корабли. Сигнальные флажки взмывали и опускались, передавая сообщения на странном языке перекрещивающихся знаков, в причудливой пляске жестов, которая в иной ситуации и при меньшей опасности могла бы вызвать смех у новичков. Три карраки [112] Средиземноморской флотилии пренебрегли предупреждением и отстали от остального флота. Четыре дня спустя их сочли затонувшими. Их унесла буря, во время которой страшный ливень хлестал со всех сторон, лил как будто не только сверху, ко и снизу, и еще не срубленные мачты исчезали под водой. Вместе с карраками ушел и «Большой Грифон», головное судно клиперов, и еще несколько парусников из его отряда. И эти недотепы собирались покорить Великобританию! В своем простодушии они не смогли предвидеть, что Ирландия их не поддержит, что Фарнезе не сможет выйти им навстречу со своими полками, что ветер и море будут к ним столь враждебны. Лучше бы им оставаться дома. И только те, кого Медина Сидонья называл зелеными новичками, оказались способными правильно понять происходящее, взять верх над неистовой пляской волн да потом еще плясать самим под мелодичные звуки волынки.
Галисийцы теряют терпение. Они знают, что море еще разбушуется, а советы Посланца, к которым они, несомненно, прибегнут, не спасут их ото всех бед. Кто-то, осмелев, говорит, что надо выбросить за борт всех этих отважных полководцев, прославившихся во Фландрии, Италии, Франции, Германии и оказавшихся столь же неопытными на море, сколь надежными они были на суше; из-за их несостоятельности шторм уже отнес многие корабли к самой шестьдесят восьмой параллели, и погибших судов становится все больше и больше. Но Посланец на это не соглашается, и тогда они решают сменить корабль, оставить флагман и перейти на борт «Коронованной крысы», которой командует Лейва. Они делают это в заливе Голуэй, неподалеку от острова Акилл.
Что-то необычное происходит на кораблях Хуана Мартинеса де Рекальде, адмирала Бискайской эскадры, – ведь все, кроме сынов Галисии, идут со своими капитанами – и на кораблях Алонсо де Лейвы, командующего Средиземноморской эскадрой. Многие корабли, уцелевшие в сражении с англичанами, разбились о скалистые берега Ирландского моря, и, пока Сидонья продолжает плавание по направлению к Ла-Корунье, суда этих двух моряков, бискайца и итальянца, берут другой курс. Первый поворачивает к юго- западным берегам Ирландии, а второй – к северу этого крутого скалистого берега, где они натыкаются на рифы и садятся на мель. Посланец пытается убедить Лейву, что следует остаться там, но безуспешно; тогда они пересаживаются на «Герцогиню», но в самом конце августа западный ветер вновь вынуждает их причалить к берегу. На этот раз в бухте Лохрос, в заливе Донегол.
Ужасны бури, что приносит западный ветер. Лейва попытался направить корабль прямо в море, но носовую палубу стало так заливать водой, что он решил все время менять галс, подставляя волнам то правый, то левый борт, чтобы море само вынесло «Коронованную крысу» к берегу, в тихую бухту. Когда бухта была уже близко, гигантская волна вдруг опрокинулась на корабль, и рулевой выпустил из рук штурвал, который завертелся как бешеный. Лейва бросился к штурвалу и получил сильный удар в ногу. Поэтому, едва они причаливают, капитана относят в горы и разбивают лагерь на холме подальше от берега, где Лейва остается в сопровождении тысячи своих людей и команды нескольких судов.
Едва ступив на землю, Посланец исчезает. Переходя из деревни в деревню, из замка в замок, он собирает людей, которых считает своими друзьями и соратниками.
А что же случилось с Лоуренсо Педрейрой, благополучным белокурым каноником, который принял сан священника, состоя в браке, и поплатился за это лишь небольшим штрафом, поскольку был человеком знатным и состоятельным? Он пересел на «Сан Хуан де Опорто», которым командовал Рекальде, быть может самый великий из всех моряков, бороздивших когда-либо океанские просторы. И довелось увидеть Лоуренсо Педрейре, канонику из Компостелы, закаты солнца и на Шетландских островах, и на полуострове Керри, куда занесли морские течения лишь три судна из тех двадцати семи, коими командовал сей славный капитан; они бросили якорь у Бласкетских островов, и священник к тому времени был болен и подавлен, он устал наблюдать, как не имевшие никакого понятия о море люди (а таковых на кораблях, что отправил в Северное море печальный, вечно одетый в черное муж, было большинство) навязывали свою волю прирожденным морякам, заставляя их брать такой курс и совершать такие маневры, которых не допустил бы ни один здравомыслящий человек. Лоуренсо Педрейра устал отпускать грехи бездыханным телам, что отправлялись на дно морское, и судно при этом всегда совершало один и тот же маневр, к которому он постепенно привык: крен на правый борт, когда бросали труп. Он невыносимо устал. У них оставалось еще двадцать семь бочек вина, но совсем не было пресной воды, хлеб кончался, остальные припасы вышли. Каноник устал; он был похож на мачту корабля, которая уже не в состоянии держать парус, как, должно быть, не в состоянии были сделать этого и руки тех людей, что на других судах достигли наконец берегов Кантабрии [113], но так и не подняли парусов, – настолько измучены и истощены они были; и разбились они о скалы, которых им удалось избежать у берегов Ирландии. И погибли.
Никто из ирландцев не поспешил на помощь судну. Двурушник Вильям Фицвильямс, вице-король на службе Английской короны, да будет проклята всякая память о нем, препятствовал любым попыткам помочь испанцам. Он отказал Рекальде, просившему его о помощи, и приказал зарубить всех, кто посмел приблизиться к испанскому капитану. Именно он заставил ирландцев, принявших у себя испанских моряков, выдать их, именно он приказал обезглавить испанцев; он, вице-король, наместник королевы Англии.
Рекальде все же удалось раздобыть воду и съестные припасы, и он взял курс на Ла-Корунью. Лоуренсо Педрейра был печален и подавлен, его душа настолько исполнилась скорби, что он надумал умереть, едва достигнет земли. Он видел, как бессмысленно гибли люди, он был свидетелем абсурдных приказов, которые приходилось выполнять, хотя ситуация никоим образом того не требовала, и теперь он призывал корабли с галисийскими капитанами и матросами уже не к битвам, не к борьбе с англичанами, а лишь к собственному спасению; он говорил, что они должны выжить, чтобы когда-нибудь еще бросить свой гордый клич, который ветер разнесет по благоухающим дубравам: «Мы – лучшие моряки!» Но этого не случилось. Ветер смерти уносил галисийцев, словно опавшие листья; они один за другим гибли на кораблях, которыми неумело, беспомощно и бездарно руководила невежественная спесь командиров гвардейских полков. Иногда делались кое-какие записи, по которым можно будет восстановить некоторые имена и события, но никто не вернет жизнь ни одному из галисийских моряков, ни одному из парней Монтеррея или Лемоса, никто не вернет жизнь Лоуренсо Педрейре, который умер от горя, едва ступив на родную землю. Он скончался вслед за отважным мореплавателем Рекальде, и тело его на кобыле Посланца перевезли в Компостелу, чтобы там похоронить.
